Новый Робинзон - [72]

Этот несчастный являлся довольно типичным представителем типа австралийских пионеров по своей внешности: ростом немного выше пяти футов, физически прекрасно развитый, с длинной густой бородой лопатой и прямодушным, но не умным взглядом голубых глаз. Ему было не более тридцати лет.

Слушая мой рассказ о том, что мне пришлось пережить в последние годы, он выказал искреннее сочувствие и затем сказал мне, что если я когда-либо вздумаю вернуться в общество подобных мне людей, то должен буду идти на юго-восток, так как Аделаида лежит именно в этом направлении. Кроме того, он сообщил мне, что главный трансконтинентальный телеграф будет проведен с севера на юг, и советовал мне следовать вдоль телеграфной линии, так как это самый кратчайший и верный путь.

Здесь я позволю себе привести несколько выдержек из книги Жиля «Австралия, дважды пройденная», в которой изложены самим главой экспедиции некоторые подробности о Гибсоне.

Жиль совершил всего до пяти экспедиций, с целью исследования страны, в центральную часть Южной Австралии и в Западную Австралию, между 1872 и 1876 годами.

О своей второй экспедиции, участником которой был злополучный Гибсон, Жиль пишет следующее: «Я уведомил своего друга, барона фон Мюллера, о неудаче моей первой экспедиции по телеграфу из Шарлотт-Ватерс, и он тотчас же энергично принялся за дело, так что в весьма непродолжительном времени собрал для меня новые средства, на которые я мог бы продолжать свои труды. В конце января 1873 г. я прибыл в Аделаиду, где собрал своих товарищей; а в начале марта мы не спеша тронулись с места, направляясь к Бельтана через Финис-Спрингс до Пика. Здесь нас радушно встретили господа Багот, представитель Сеттл-Стейшн, и Блад, член телеграфного департамента. Здесь мы оставили всю нашу поклажу и продали Баготу наш фургон или повозку, а себе купили двадцать вьючных и четырех верховых лошадей.

Здесь же ко мне подошел небольшого роста молодой человек и осведомился, помню ли я его. Он сказал мне, что его зовут Альф. Лицо его показалось мне знакомо, но я не мог припомнить, где видел его. Тогда он сообщил, что имя его Альф Гибсон и что он видел меня на северо-западном повороте Муррея, и просил взять его с собой. На это я сказал ему: «Хорошо, я согласен, но скажите, умеете вы ковать лошадей? Умеете вы ездить? Умеете вы голодать? Умеете ли терпеть жажду? И что вы скажете, если туземцы пожелают заколоть вас своими копьями?» Он сказал мне, что знает все это и не боится туземцев. Конечно, этот Гибсон был не такого сорта человек, за которым я бы полез в болото, но люди были редки в то время, и лишний человек не мешал мне, к тому же ему, очевидно, так хотелось отправиться с нами, что я согласился взять его с собой.

Экспедиция наша состояла теперь из четырех лиц: моей собственной персоны (Эрнеста Жиля), мистера Вильяма Генри Тишкинса, Альфа Гибсона и Джемса Эндрюса, при двадцати четырех лошадях и двух собаках.

В конце апреля или начале мая 1874 г. Гибсон и я направились к западу. Я ехал на Fair Maid of Perth (название лошади), а Гибсон на высоком иноходце Badger, третью лошадь мы пустили под вьюк, нагрузив ее двумя мехами воды, содержащими до 20 галлонов воды, что составляет 90 литров. Едучи рядом с Гибсоном, я рассказывал ему о различных экспедициях с целью исследования разных стран, о постигшей их участи, в большинстве случаев довольно печальной. – “Почему это во всех этих экспедициях столько людей гибнет? – сказал Гибсон. – Я бы не желал умереть здесь, в пустыне, при каких бы то ни было условиях!”

Затем мы поужинали копченой кониной. Было уже довольно поздно, и кони наши очень нуждались в отдыхе, а главное – в питье, особенно вьючная лошадь, которая всю ночь бродила около нашего лагеря, всячески стараясь добраться до наших запасов воды. Один небольшой мех с водой мы повесили на дерево, и вот моя кобыла прямо подошла к тому месту, где висел наш мех, и схватила его зубами так, что выбила пробку; вода, которой мы так дорожили, струей брызнула из меха. Теперь Гибсон стал каяться, что обменял иноходца на вьючную лошадь, с которой было довольно трудно, во-первых, потому, что она была тугоуздая, а во-вторых, грузная и ленивая. Во весь этот день дул знойный северный ветер, а на следующее утро, 23 апреля, в воздухе чувствовалась какая-то странная сырость, и меня мучило весь этот день какое-то тяжелое предчувствие, подобное, вероятно, тем предчувствиям, какими обладали древние авгуры, так как после этого дня я уже не видал Гибсона.

Следуя за мной в нескольких саженях расстояния, Гибсон вдруг крикнул мне, что лошадь под ним сейчас падет. Badger пала раньше, так что я хотел сколько можно поберечь эту: до видневшейся на западе гряды холмов оставалось еще 25–30 миль; я решил отказаться от мысли добраться до них и повернул обратно, следуя по тому же следу. Между тем лошадь под Гибсоном окончательно ослабела, чем ставила нас обоих в весьма затруднительное положение: она была совершенно не в состоянии везти своего седока и все старалась лечь. С милю мы вели ее в поводу, но затем она повалилась и тут же пала. Моей кобыле теперь приходилось везти седло Гибсона и весь его вьюк. Мы продолжали путь пешком и верхом, поочередно садясь на лошадь. Отложив около тридцати миль обратного пути от того места, которое я назвал Кегс, я крикнул Гибсону, который ехал впереди меня, чтоб он остановился и подождал, когда я подойду к нему. К этому времени у нас оставалось не более полулитра воды, и мы поделили ее между собой. Тогда я сказал ему: “Слушайте, Гибсон, вы сами видите, что мы в ужасно трудном положении, имея всего одну лошадь на двоих. Итак, ехать может только один из нас, а другой должен остаться здесь. Я останусь, но только выслушайте меня хорошенько. Если наша кобыла не получит вскоре воды, то и она падет, а потому поезжайте прямо, доезжайте до Кегса, если возможно, сегодня к вечеру и напоите ее. Теперь, когда у нас с вами осталась всего одна лошадь, на ее долю будет приходиться тем большее количество воды. Завтра, рано поутру, вы увидите перед собою, на расстоянии 25 миль от Кегса, Раулинсон. Поезжайте все время по нашему следу и не уклоняйтесь от него. Напоив лошадь и наполнив водой мехи, оставьте и на мою долю столько воды, сколько возможно. Запомните, что я рассчитываю на вас, – что вы приведете мне помощь”. Гибсон ответил, что если бы у него был компас, то ему легче было бы продолжать путь ночью. Я знал, что он нисколько не понимал компаса, так что последний не мог быть ему полезен: сам я не раз старался объяснять его употребление Гибсону и знал, что все эти толкования мои пропали даром. Кроме того, тот компас, который я имел при себе, был совершенно особой конструкции, и мне очень не хотелось расставаться с ним, тем более что у меня другого не было. Но так как он очень настаивал на этом, я отдал его ему, и он тронулся с места. Я еще крикнул ему вдогонку, чтобы он не уклонялся от следа; он ответил: “Ладно!” – а вслед за тем почти тотчас же скрылся из глаз.