Новый порядок - [9]

Романцев думал и злился. Злился на Карпинского и на себя. В доводах Карпинского трудно найти слабину, в особенности при условии, что когда-нибудь его слова о реформах подтвердятся на деле. Не похож на «ловца душ». Человек иного масштаба, даже нечем измерить. Неужели и сам верит в то, что говорит? Не лучше ли выбросить сегодняшний разговор из головы?

В уютной и просторной квартире родителей его уже заждались. Цветы, поздравления, поцелуи. Едва успел переодеться и привести себя в порядок, как начали подтягиваться гости. Впрочем, банкет – слишком громко сказано. Романцев хотел, чтобы в этот день на небольшое застолье собрались только самые близкие люди. Шампанское, коньяк, холодные закуски и кофе. Вспоминали студенческую жизнь, строили планы на будущее и, как обычно, постепенно перешли на политику. В разговоре фигурировал обычный набор тем: непонятная, и оттого еще более постыдная, война в Афганистане, закручивание гаек на производстве, облавы в городе на тунеядцев и прогульщиков, пустые полки в магазинах, разруха в стране – и прогнозы, прогнозы, прогнозы… Например, дотянет ли нынешний генсек до осени или смена караула произойдет еще до конца лета? Романцев-младший не выдержал и взорвался. Какого черта, спросил он, мы сидим здесь и толчем воду в ступе? Бесконечные разговоры, споры, дискуссии, после которых никогда ничего не меняется. Естественно, друзья вцепились в него мертвой хваткой, на Романцева посыпался град острот, а Романцев-старший попросил под смешки окружающих: «Ну-ка, сынок, просвети нас, скудоумных, что делать-то?».

И тогда Романцев рассказал о своей получасовой беседе со странным человеком по имени Карпинский. Романцев с детства не был приучен кривить душой и лукавить, поэтому поведал все так, как было. Он считал, что имеет на это право, поскольку Карпинский не просил держать их разговор в тайне. Не утаил Романцев и своих сомнений.

Реакция оказалась бурной, настолько бурной, что он и сам этого не ожидал. Вообще на разговоры о КГБ в семье Романцевых было наложено табу, и если знать историю этой семьи, то в этом нет ничего удивительного.

В доме повешенного не говорят о веревке. Романцев-младший об этом неписаном правиле забыл. Он продолжал делиться своими впечатлениями о встрече с Карпинским и не стал скрывать, что сам Карпинский ему симпатичен. Он вспомнил даже о прощальном рукопожатии и карточке. Он говорил, говорил – и не замечал, что в гостиной установилась зловещая тишина. Так молчат, когда в доме находится покойник.

– Ты закончил? – спросил Романцев-старший. Он был бледен, а его лицо… Нет, Романцев еще никогда не видел у своего отца такого выражения лица.

– Закончил, – буркнул Алексей. Ему самому был неприятен этот разговор. Похоже, он перегнул палку, и теперь сожалел об этом.

– Итак, мой сын сообщил нам потрясающую новость, – глухим голосом продолжил отец. – Чем ты заслужил такую честь, сынок? Писал доносы или, грубо выражаясь, стучал?

– Папа, ты же знаешь, что это не так. Давай прекратим этот дурацкий спор. Зря я все это рассказывал. Извини.

Щеки Романцева горели, как будто ему надавали пощечин. Он чувствовал себя неловко из-за присутствия друзей. К тому же ему не хотелось ссориться с отцом, и он решил не реагировать на его резкость.

– Ну почему же, Алексей? Мы ведь тебя выслушали. Конечно, в нашем… гм, обществе полно абсурдных вещей. Я допускаю, что любому порядочному человеку могут предложить работать на ГБ. Но я не допускаю даже мысли, что в самой ГБ найдется хоть один порядочный человек.

– Но это неправда, папа. – Алексей почувствовал, как внутри нарастает глухое раздражение. – Даже в органах наверняка имеются порядочные люди. Ты же сам говорил, что мы живем в абсурдном обществе.

– Существует черта, которую порядочный, нет, просто нормальный человек никогда не переступит. КГБ находится за этой чертой. Ты должен бы об этом знать. Жаль, если я упустил что-то в твоем воспитании.

– Но откуда такая нетерпимость? – взорвался Алексей Романцев, правда, тут же взял себя в руки и уже спокойным тоном продолжил: – Видит Бог, я хотел прекратить этот разговор и принес свои извинения. Но если вам хочется его продолжить, извольте.

Романцев не стал прямо обращаться к отцу, поскольку боялся задеть его в предстоящем споре, он все еще надеялся постепенно свернуть разговор на менее опасные рельсы.

– Что же мы толкуем о необходимости перемен? К чему все эти разговоры, если каждый из нас будет бояться переступить черту? Кто-то же должен позаботиться об этих самых переменах? В конце концов, КГБ – это не только лагеря и психбольницы, это еще и безопасность государства. Что, отдать это все на откуп подонкам? Ах, у нас чистые руки, и мы боимся их запачкать, извините, в дерьме… Да весь мир вокруг нас состоит из дерьма, кому-то же надо его убирать! Или будем сидеть сложа руки и ждать, когда нас засунут в черные воронки́ и выбросят посреди мерзлой тундры?

– Вот как ты рассуждаешь, Алексей, – Романцев-старший говорил очень тихо, почти шепотом. – Минутный разговор с гэбистом – это, очевидно, очень способный гэбист, но ведь и среди злодеев попадаются гении; рукопожатие, визитная карточка – и готово: мой сын почти купился на это. Или уже купился, сынок? Может быть, мысленно примериваешь на себя шинель и сапоги?