Новый перевал - [8]

День был жаркий, хотя вверху клубились белые облака и по временам закрывали солнце. Дорога вела вглубь лесов. Рядом с ней плавно струилась тихая Кия, приток Уссури. Над спокойной гладью воды томились от зноя ивы, теснимые зарослями ольхи, черемухи. Иногда лес разбегался в стороны, уступая место колхозным лугам. И тогда река несла отражение кучевых облаков, а копны скошенного сена по-левитановски гляделись в ее голубое зеркало.

К вечеру вид тайги изменился. Над широколиственным лесом, над сквозящей светлой зеленью стали все чаще вздыматься темные, косматые шапки кедров. Вскоре на горизонте обозначилась знакомая линия сопок, окаймляющих Хорскую долину.

Вот и село Бичевая, одно из тех дальневосточных сел, которые строились по берегам рек, на приволье, с широкими улицами, с просторными усадьбами, не терпящими тесноты.

— Большое село…

— Это здесь помещается Хорский леспромхоз, да? — интересовались мои спутники, оглядывая далеко уходящие улицы и переулки.

Машина мчалась по главной улице мимо магазинов и почты, мимо школьного, клубного зданий в соседстве с большими домами.

Нас встретил Фауст Колосовский. Он стоял, заложив руки в карманы, и ждал. Непривычно было видеть его в таежном костюме, в высоких сапогах и, главное, в таком живописном головном уборе, как удэгейское мотулю, с крыльями, откинутыми назад.

— Все в порядке? — спросил он здороваясь. — Давайте быстрее выгружаться, товарищи!

На лугу, просторном, как футбольное поле, на зеленой траве уже белела его единственная палатка. Вскоре около нее появились и наши полотняные жилища. Художники приехали сюда вместе с Колосовским и, не теряя времени, работали.

— Кто у нас сегодня дежурит по кухне? — Колосовский хитро улыбнулся, повидимому не рассчитывая на ответ.

— Я дежурный, — живо отозвался Дима. — Но я не знаю, где можно разжечь костер.

— Костер будем разводить вот здесь, посредине. — Фауст Владимирович взмахнул рукой, очертив в воздухе круг перед палатками. — Но сегодня ужин готов.

Когда мы уже сидели за столом, пришли художники. Они только что вернулись из лесу. Шишкин сбросил шляпу и закрыл руками припухшие веки.

— Вы знаете, что творится в лесу? — проговорил он с отчаянием. — Комары совершенно заедают. Надо что-то придумывать, друзья мои!

Высоцкий засмеялся:

— Вы так сейчас говорите, Алексей Васильевич, как будто впервые узнали, что такое комар.

— Но тут не только один комар. А мокрец? Это же удивительная дрянь! Он лезет в глаза, в уши, в нос, забирается под воротник. Работать невозможно!

— Ничего тут не поделаешь, — заметил Колосовский, — привыкать надо.

После ужина мы прошли к радисту Владимиру Викторовичу Джиудичи. Он только что снял наушники, отложил в сторону микрофон и после передачи не сразу смог отдышаться. У него одно легкое. В годы войны он был стрелком-радистом в авиации и однажды во время боевого вылета получил сквозное ранение в грудь. Колосовский посмотрел на него сочувственно:

— Знаете что, Владимир Викторович, я думаю, вам не нужно работать на передаче с микрофоном.

— Ничего, — улыбнулся Джиудичи. — Зато живой голос не то, что ключ. Давайте-ка послушаем вашу станцию.

Коротковолновая радиостанция, отданная на вооружение нашей экспедиции, стоит на столе. Она очень удобна при переноске, проста в управлении и питается от ручного генератора. Прекрасная настройка ее позволяет работать на расстоянии до девятисот километров. Джиудичи откинул крышку футляра. На передней панели управления расположена вся ее несложная арматура. Кто-то взялся за ручки генератора, комната наполнилась ровным гудением. Ожили приборы, заговорил репродуктор, послышался знакомый голос хабаровского диктора.

— С такой станцией можно итти далеко, — заметил кто-то. — Только вот рабочую силу нужно иметь, чтобы вертеть эту машину.

— Значит, ваши позывные Тайга? В случае чего будем выручать вас, — подмигнул Джиудичи. — Тайга. Это хорошо.

Утром собрались все участники экспедиции. Чтобы послушать радио, Шишкин и Высоцкий сегодня дольше обыкновенного задержались с выходом в лес. Обычно с утра, нагрузившись этюдниками, подрамниками, мольбертами, они уходили на целый день.

В первые дни, когда они появились в Бичевой, было ненастье. Художники писали в дождь, развернув, на удивленье местным жителям, свои огромные брезентовые зонты, до двух метров в диаметре. Между прочим, зонты эти, подготовленные еще ранней весной, неоднократно были испытаны под проливными дождями, под водосточными трубами. Художники готовились к экспедиции тщательно. Предусмотрели все необходимое для похода — от складных стульчиков до палаток и специальной одежды. Теперь их усердие вознаграждается при любой погоде.

— Ах, проклятые комары! Мешают работать. Понимаете? — Шишкин надел фетровую шляпу. — Я вот попробовал усовершенствовать свой головной убор, но, знаете, все-таки не то.

«Усовершенствование» состояло в том, что к полям шляпы он пришил белое полотно. Спускаясь на плечи, оно прикрывало шею со всех сторон. Концы соединялись на подбородке. Оставались открытыми только глаза и нос.

— Могу предложить вам сетку, — шутя отозвался Колосовский.

Но Шишкин уже не слышал. Его высокая, чуть согнутая под тяжестью поклажи фигура, преображенная таежным костюмом, вызывала добродушную улыбку всякий раз, когда он отправлялся «на этюды». Рядом с ним шагал Василий Николаевич Высоцкий, низкорослый, коренастый, точно так же обвешанный сумками, этюдниками, в такой же фетровой шляпе, только без всяких приспособлений. Он считал для себя вполне удобной черную, наглухо застегнутую косоворотку.