Новый перевал - [11]

— Пускай привезут хлеба! Хоть одну булку. Надоели пресные лепешки. Слышите? Хлеба пускай привезут.

Джиудичи пояснил:

— Есть у нас такая девушка — радистка, Валя Медведева. Она сейчас на базе одна. Я сказал ей о вашей экспедиции. Обрадовалась. Вы ведь, наверное, зайдете на Черинай?

В полдень мы покинули Бичевую. Медленно отшвартовавшись, катер пошел вверх по Хору, таща за собой халку с грузом и пассажирами. Кроме нашей экспедиции, на катере были местные работники: муж и жена Ермаковы, учитель и два удэгейца.

По нашим расчетам, мы должны были прийти в Гвасюги на третьи сутки. Однако старшина катера, опытный лоцман Бебко, скептически заметил:

— Это только ваши мечтанья. При такой мелкой воде мы еще посидим на перекатах.

В самом деле, продвигаться вперед стоило немалых трудов. Катер на Хоре в мелководье вообще явление исключительное. Хор — река быстрая, капризная, со всеми особенностями горно-таежных рек. Левые и правые притоки ее, рожденные в горах, многочисленные ключи, безобидные в обычное лето, вздуваются после дождей и наводняют долину. Хор выходит из берегов и после большой воды нередко меняет русло. Однако уровень воды в нем поднимается так же быстро, как и падает. И вот в мелководье даже плоскодонные катера застревают на перекатах.

Старшина катера был прав. Два часа мы стояли на месте, не в силах преодолеть первого переката. Пришлось возвращаться в Бичевую. Наутро снова двинулись в путь, миновали злополучный перекат и опять натолкнулись на мель.

— Надо итти назад, — угрюмо сказал старшина, — снимем винт, увеличим шаг.

Три раза, испытывая силу мотора и собственное терпение, мы покидали Бичевую. За это время дважды оставляли халку с пассажирами у берега. Шишкин успел сделать несколько карандашных набросков. Удэгеец Эргену, увидев свой портрет, долго удивлялся:

— Как здорово, понимаешь!

Наконец идем без остановок. Идем со скоростью не более двух-трех километров в час. Живописные берега медленно плывут навстречу, меняя свои очертания. На перекатах все берутся за шесты: приходится отталкивать катер шестами, чтобы не сесть на мель.

Было уже темно, когда мы причалили к берегу для ночевки. Быстро поставили палатки, развели костер. Но ужинать почти никто не стал. Из травы тучами поднимался мокрец. Невозможно было открыть глаза. Все жались к огню. Тем временем Колосовский настроил радиостанцию, которую он развернул поблизости на косе. Нужно было связаться с Гвасюгами. В лучшем случае катер мог довезти нас до Ходов. Требовались баты.

— Я — Тайга! Я — Тайга!-слышался голос Колосовского. — Слушайте меня. Я — Тайга!

Через несколько минут он подошел к костру и объявил, что баты будут высланы.

Прежде чем устроиться с ночлегом, из палаток надо было выкурить мокреца. Брали дымящие головешки от костра, выкуривали. Потом в палатке пахло дымом, а мокрец все равно не давал покоя до утра.

— Кажется, справедливо было бы называть его «огнец», — заметил Шишкин, усаживаясь поближе к костру. На нем был теперь смешной белый капор, спущенный до бровей. — Он ведь жжет как огонь.

Весь следующий день катер шел без остановок. Изредка попадались навстречу плывущие бревна, кое-где на косах дымились костры сплавщиков леса.

В среднем течении Хора по берегу расположены участки леспромхозов. Иногда поселки лесорубов подходят к самому берегу, если он достаточно высок и ему не угрожает наводнение. Один из таких поселков, Ударный, вызвал у нас немало восторгов. Как будто взбежавшие на высокий холм, примкнули к тайге дома и едва выглядывают из-за деревьев. В распадке сверкает ключ, разделивший поселок надвое. Мы все сошлись во мнении, что здесь хорошо бы построить дом отдыха. Художники волновались: они оставляли позади еще один интересный пейзаж.

— Я бы хотел здесь остановиться, — сказал Высоцкий, всматриваясь в синеющий вдали утес. — Но как это сделать? Вот вопрос.

Высоцкий попыхивал трубкой.

Когда мы подходили близко к утесу, все вышли на палубу. Василий Кялундзюга, весь день сидевший в кубрике с книжкой, пристроился на спардеке. Бинокль стал переходить из рук в руки. Удэгеец дольше всех держал его перед глазами, переводя то на синие складки гор, то на прибрежные кустарники. Наконец он обернулся назад и воскликнул:

— О, Шишкин фотографирует!

За вспененным потоком кипевшей от винта воды тащилась халка. Алексей Васильевич был там. Впоследствии он объяснил, что не мог пропустить эти великолепные виды, не воспользовавшись хотя бы «лейкой».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стрелковый утес. — Дзингали. — Ходы. — Неожиданный попутчик. — На батах. — Встреча на берегу. — История Гвасюгинской школы.

Долина реки стала приобретать более резкие очертания. Лесистые сопки, ограничивая берега, проплывали то справа, то слева. Когда-то это были громадные горы. Тысячелетняя работа стихии сгладила их формы. Теперь над всей грядой отлогих сопок с неглубокими седловинами возвышается один утес, поднявший свою угловатую вершину. Внизу простирается весь многообразный и противоречивый по своему составу растительный мир, всегда вызывающий удивление тем, что в нем так свободно смешались южные и северные виды растений. Тут рододендрон, который у нас называют багульником, там лиственница… Маньчжурский орех распростер свои перистые листья над кустами бересклета и жимолости. В пышном покрове то и дело мелькают высокие, в человеческий рост, папоротники — страусоперы.