После досмотра в зоне ожидания купил банку пива за сто девяносто девять рублей. Сдачу? Издеваетесь?!
Сволочной аэропортовский бизнес! Как чёрный рынок в прифронтовой зоне.
Остро хотелось курить.
В закреплённом высоко на прямоугольной колонне телевизоре обильно пестрели обнажёнкой музыкальные клипы.
Господи, пусть всё пройдёт хорошо! Пусть тот черноусый коренастый пилот, который смотрел так хмуро, проходя через зал, — пусть он ничего не напутает, не забудет. И остальные… И детали — да, и все детали в самолёте пусть окажутся без брака. И механики пусть прикрутили их как положено.
Я всё забываю сказать, Господи. Что-то важное, важное. Ах, да! Не сейчас, ладно? Не сейчас. Не готов я. Ты же видишь: не готов. Беспорядок. Жуткий кавардак. Признаю, запустил. Нужно бы по-другому всё. Порядок навести. Порядок... Да, порядка мало. Рассеянным стал. Рульку к ветеринару забываю... обои подклеить... и на работе... Тьфу ты! Извини, само в голову лезет. Устал. Сосредоточиться… Другое. Конечно, другое. Нужно совсем-совсем другое. Вырваться. Выпутаться. Я понимаю — нужно. Вместо ерунды. Вместо этой вязкой ерунды. Но как-то некогда, Господи. Некогда. Я же знал. Знал, как надо. А потом... забыл... То есть... не забыл, согласен — просто... отложил... Отложил — это же не... смертельно, а? Это же не смертельно? Поправимо... Я всё исправлю. Я смогу. Позволь мне, а? Я… я любить умею. Умел. Вспомню. Я Любу очень любил. Люблю, наверное. Просто... навалилось всё... придушило. Мне бы собраться. Мне бы ещё один шанс. Верну. Я всё верну, Господи! Дай мне ещё времени! Отсрочку. Ну сколько не жалко. Только не в этот раз. Не в этот раз, ладно? Я всё
устрою. Конечно устрою. Всё… устрою как надо. Что же я? Что-то ещё хотел… ах, да! И погода пусть без ураганов, и диспетчеры пусть…
— Боитесь?
— Что?
— Летать боитесь?
— Почему?
— Так видно же. Вы извините, если я…
— При взлёте уши заложило. Никак не отойду.
— Взлёт был ужасный! Когда-то, помните, конфеты выдавали, “Взлётные”, с самолётиком на фантике… помните? Или… Вы тогда совсем ещё ребёнком были, наверное?
— Помню.
— Частенько приходится летать. Работа. Не люблю, но что делать…
— Да. Мне тоже. Часто.
— Да уж, грехи наши тяжкие... Вы ведь русский?
— Что? А, ну да. Почему вы спросили?
— Просто так. Спросил.
— А сейчас не выдают?
— Что?
— Конфеты.
— Нет, не выдают. Перестали. Меня как-то в обувном конфеткой угостили. Сапог на обёртке. Представляете — сапог! Что, спрашиваю, со вкусом гуталина? В обувных, значит, конфеты свои завелись — а в самолётах исчезли.
— Даа…
— Вы как будто молились?
— А? Н-нет, я… так... задумался…
— Извините.
— Задумался… А что, я… вслух?
— Надеюсь, не обидел? Не хотел. Извините, немного бестактно с моей стороны…
— Ничего… ничего… Ранний рейс... Не выспался, весь разбитый. Напоминаю себе пенсионера в собесе... немощен, зависим... То есть… хех… Да, и вы уж извините.
— Ерунда. Я ещё работаю… гвардия не сдаётся! В командировку?
— Что?
— Вы, говорю, в командировку?
— Нет, не в этот раз... по семейным обстоятельствам... к брату.
— Братья — это хорошо. У меня тоже брат, на пять лет старше. И три сестры. Двоюродные. Как соберёмся — ооо, кагал-то будь здоров! Хорошо, да… Большие семьи — хорошо. А я в командировку. Филиалы закрываем, вот ещё один… Документы везу. Да что об этом! Всё же, если позволите, я вам скажу.
— Скажите.
— Вы вот как-то так напряглись, когда я спросил, русский ли вы…
— Просто не расслышал…
— Напряглись. Но я вам так скажу. Ваньки мы все, кухаркины дети. Решили когда-то: если от русского открестимся, так цивилизованными прослывём. Ну-ну… Так нас и ждали... Последнее растранжирим, что от пращуров, с господского плеча надарено — и в батраки. К тем, кто поумнее был, понахрапистей. У кого, если хотите, инстинкты здоровее наших. Так-то.
— Да.
— Но вы не согласны, а? Признайтесь. Вам кажется — можно и дальше так.
— Как?
— Ну, как… как ванькам нечёсаным привычно — вразброс, вразброд, лишь бы кусок в рот, и тот какой достанется. Нам, русским, кучковаться теперь надо. Пока ещё не поздно. Опять не согласны?
— Согласен, согласен.
— Да ни хрена вы не согласны. Я же вижу. Грехи, грехи наши… Ума праздного в людях много, а стержня нет. Нет стержня. Нет. Так и развеемся по полю. Соломой, пылью на все четыре стороны.
— Простите, я….
— Понимаю, не к месту. Это вы меня простите. Я ведь тоже — от нервов. Некоторый тремор имеет место быть, м-да... Если честно, сам летать боюсь.
— Ааа…
— Показалось — родственная душа.
— Простите... мне…
— Понимаю, понимаю. Это вы меня простите.
— У вас часы правильно идут?
— Ещё час десять лететь.
Толкаются, обходят, ворчливо чертыхаются в спину. Спешат, спешат, спешат. Хватает ещё сил — спешить. Чаще всего просто раздражают. Но иногда испытываешь к ним тяжёлую зависть. Что нужно, чтобы излечиться от боязни перелётов? Скажите. Вот ты, лысый бодрячок, такой свежий — как только что очищенный мандарин… и ты, тётка в помятом пальто, звонко хохочущая в трубку мобильника… и ты, начинающая красотка в дешёвых сапожках со сбитыми каблуками, — скажите, не скрывайте, как вам даётся ваша беспечность?
Как обычно: во рту шершавый лоскут языка, руки-ноги ватные — и будто иголок в них натыкали. Чувствуешь себя тряпичной куклой вуду, незапланировано ожившей в злых руках колдуна.
