Новый мир, 2002 № 08 - [20]

а части тела

в одном наборе —

все включено!

Грудь, ноги, шея, губы, волосы —

все пункты списка комплиментами

перечисляешь и прицениваешься.

Какая денежная мелочность!

Как будто ты на распродаже:

успеть бы быстро нахватать

побольше! По дешевке!

Даже имя свое — Франк,

как монетку, мне бросил ты.

Ты уверен во мне — заплачено:

целый день провозил по городу, угощал, говорил приятности

этой глупенькой русской девочке…

А я — ускользну, обману.

…Никогда бы тебе не пришло на ум

простую нежность — такую мелочь! —

ни за что, словно милостыню, подать:

просто положить

поцелуй

на дно моей ладони —

в протянутую руку…

Недо —

Вряд ли каждый из нас

был задуман отдельно.

Просто кто-то занудно пытается сделать

человека.

Далеко не всегда получается.

Вокруг — черновые лица.

* * *

Это мы не проходили, это нам не задавали…

Погибла.

Убита.

Как температура,

сбита —

холодно в классе,

где поминают ее.

На доске: фото;

старательно имя написано мелом;

две белые розы прилеплены скотчем белым,

на пластырь похожим.

Розы устали —

будто стрелки обратно идущих часов,

на полседьмого почти

упали;

внезапно — задолго до полночи —

время нулей настало —

часы встали.

Сорваны стрелки, как розы, —

страшен пустой циферблат!

По-английски стрелки — это руки,

и циферблат безрукий —

даже не калека, а пятно

без конечностей, без лица,

без движенья,

без начал, продолжений

и концов;

плоская дыра, в которой нету

ничего —

даже глубины.

Неужели

по ту сторону жизни и времени

такая же пустота?

* * *

Отрезвляли нас всякие-разные —

по семь

раз

отмеряя,

отрезали резоны при свете разума,

заверяя:

общество

не организм,

а механизм.

Нам-то какая разница?!

Не припугнешь неживым и мертвенным:

боимся мертвого —

того, что жило.

В нервную полночь сова Минервина

доложила:

ваш мир

умер.

Страшно, зябко себя заставлять понять,

что стручки побуревшие —

это рыбки засохшие

(из стеклянного ящика — прыг! — и в щель);

что свернулась не шина клубком вон там —

это тушка собачья в грязи лежит;

что тряпица пернатая

по асфальту размазана

и т. п.

Древним спокойнее было

верить, что все в мире дышит.

Мы же покоимся с миром,

видя кругом только вещи,

чуждые жизни и смерти.

Дети боятся, что вещи — живые.

Мы же боимся, что вещи —

мертвы.

Увы,

это так.

Нихт ферштейн

1

Прохожая —

престарелая дурочка:

лицо

сдвинутое,

как ящик стола,

выдвинуто;

сверху туда

украдкой

смахивают

всяческий хлам,

дабы всем Божьим рабам

был виден один

порядок.

А мы?

Нам тоже — только бы прибрать,

порядок навести:

не я ведь и не ты,

а тот

ist tot.

Кто помер — ничего с собой не заберет,

а ведь добру, поди, негоже пропадать —

так почему бы нам бесхозное не взять?..

2

Давным-давно, жила-была, так получилось:

лаборантка Сим-Сима

открылась —

и правда речь о золоте. О том

колечке именном

на пальце безымянном:

— А это муж

с войны привез!

И надпись на колечке есть:

«Генрих und Гретхен.

Дата».

— Да ты

что же, Сима,

чужое носишь?

— Ну и что? Мне какое дело?

Сколько зим, сколько лет!

— Не свою ты судьбу надела,

оттого тебе счастья нет!

Вор

наказан, хотя и не пойман:

муж твой, Сима, —

специалист

запойный,

а чадо —

исчадие:

с 13 лет —

все пьянь, мужики…

…Разве это,

Сима,

твоя

жизнь?

Молчи и спи — не надо отвечать.

3

Лишь дикари считают явью даже сон;

мы приучились даже в жизни спать

и не трудиться понимать,

что к чему нам снится,

не надеясь добудиться

себя.

Алексей Варламов Присяга

Варламов Алексей Николаевич родился в 1963 году. Закончил МГУ. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Москва» и др. Первый лауреат премии «Антибукер» за опубликованную в «Новом мире» в 1995 году повесть «Рождение». Живет в Москве.

Если к сосне поднести горящую спичку, она вспыхнет, как свеча.

— От одной спички?

— У нас тоже никто не верил. А потом весь лес спалили.

— Слушай, а как ты думаешь, нам бром в чай подсыпают?

— Да хер его знает.

— А то ко мне в воскресенье жена приезжает.

— Везет…

Мы лежали на сухой земле, глядели, как уходят в небо, сближаясь верхушками, высокие деревья, и курили. Сосны раскалились от зноя, насыщая воздух смолой, и слабо шумели. По устланному ветками небу бежали облака, где-то далеко стучал дятел и скакала с дерева на дерево рыжая белка. Хотелось лежать и лежать. Глаза слипались, земля куда-то проваливалась, а деревья клонились и падали.

— Кончай, перекур! Рота-а! Стройсь.

Толстый человек с тонкими ногами, одутловатым брюзгливо лицом, но еще энергичный и свежий, в щегольских хромовых сапогах намеренно на нас не смотрел. Рядом с ним надрывался щуплый паренек со старательными и злыми глазами. Три дня назад он был назначен старшиной. Избравший его для этой должности толстяк с двумя звездами на погонах находился на той роковой стадии военной карьеры, когда офицер либо получает звание полковника, либо остается навсегда подполковником, и из кожи вон лез, чтобы случилось первое, а не второе. Старшина — единственный, кто знал службу, — как бы по ошибке обращался к нему «товарищ полковник». Мы не обращались никак, а старшину презирали. От подполковника зависело наше настоящее, а от нас — его будущее. Точнее, от того, как пройдет наша рота на плацу в день принятия присяги, когда в воинскую часть прибудет декан, парторг и главный университетский генерал.

По лицу Жудина было видно, что ему все осточертело. Он приезжал в это место каждый год много лет подряд и наперед знал, что будет. Студенты будут натирать ноги, пить водку, ходить ночью купаться на Клязьму, лазить по огородам, острить над названиями двух соседних деревень Федулово и Пакино, меняя местами первые буквы, и полагать, что они первые до этой шутки додумались. Командиры рот поначалу поиграют в настоящую армию, для чего поделят студентов на сержантов и рядовых. Сержантами будут те, кто служил до университета в армии, их назначат командирами взводов и отделений, соберут всех вместе и поставят задачу устроить молодым настоящую службу, но из этой затеи ничего не получится. Трудно вместе четыре года учиться, ездить на картошку и в стройотряды, сдавать сессии и пьянствовать, а потом начать друг друга гнобить. Все равно все сдадут экзамены, получат свои звездочки и забудут, чему их здесь учили, потому что никогда им это не потребуется.