Новый Макиавелли - [113]

Высший пилотаж — будучи в кресле председателя, достигнуть консенсуса и в то же время защитить какой-нибудь на тот момент животрепещущий интерес своей страны. Именно это требовалось от Тони в 2005 году. На берлинском саммите 1999 года, когда Тони и Гордон работали вместе, мы отстояли британскую скидку на взнос в евроказну. Шрёдеру это не понравилось, но он счел себя обязанным Тони, потому и позволил не менять цифру. В 2005 году все было иначе. Имело место расширение ЕС, и новые члены полагали, что Великобритания должна платить, раз уж она так ратует за вступление в Евросоюз стран Центральной и Восточной Европы. Ширак же со Шрёдером, в свете отрицательных результатов референдума по Европейской конституции во Франции, а также поражения социал-демократов на выборах в крупнейшей земле Германии, Северный Рейн-Вестфалия, хотели обсуждать совсем другие вопросы. Уменьшение пресловутой скидки на взнос в евроказну обоим представлялось идеальным поводом для крестового похода против Британии; под этим знаменем Ширак и Шрёдер рассчитывали объединить остальных членов ЕС.

Тони подозревал, что Гордон, который отказывался от рассмотрения любых компромиссов, намерен каждую уступку Тони по скидке на взнос обернуть против него — вот только в Лондон вернемся. Положение было достаточно сложное.

Первую половину 2005 года в ЕС председательствовали люксембуржцы; совместно с французами и немцами они состряпали бюджетное соглашение, под которым подписались остальные страны — члены ЕС. Британия оказалась в изоляции. По крайней мере в одном все сходились — британцам надо отказаться от скидки. Юнкер просил Тони встретиться с ним в Люксембурге — жаждал поставить нас перед fait accompli[204]. Казначейство упорно отмалчивалось; мы немало потрудились, чтобы узнать, чем Британии аукнется предложение Люксембурга. В отчаянии мы похитили эксперта Казначейства, находившегося в Брюсселе с миссией; этот человек отправился с нами в Люксембург с целью объяснить истинный смысл предложения. Как же он был счастлив, когда мы его наконец отпустили. Не беда, что он оказался в Париже без денег и паспорта. Просил бедняга только об одном — не выдавать Казначейству, что он с нами ехал, а то карьере конец.

На саммите Юнкер всячески склонял нас к принятию его предложения. Однако нам повезло: Юнкер ошибся в подсчетах и поспешил с урезанием скидки на британский взнос в евроказну, чем дал нам возможность с легкостью сказать «нет», ибо в таком виде предложение было поистине неприемлемо. Джек Стро, поднаторевший в ведении протоколов, и здесь не оплошал — все сказанное на закрытом заседании было им зафиксировано на бумаге. Каждые двадцать минут записи контрабандой доставлял нам охранник Джека; мы соответственно информировали европейские СМИ о ходе дискуссии — куда как завидное положение по сравнению с другими европейскими правительствами. Мы просто не давали им перехватить инициативу в освещении этого события.

К роли председателя саммита Тони начал приноравливаться в июне; поставил себе цель от начала и до конца контролировать процесс. Уповать на следующий саммит с Тони во главе не приходилось — к тому времени против нас успели бы объединиться все желающие. Гордон отказался предоставить финансовую модель Казначейства для бюджета (что изрядно усложнило нам жизнь), а в ноябре и вовсе пригрозил обнародовать требование пятимиллиардного урезания расходов на сельское хозяйство — чтобы мы уж наверняка не достигли консенсуса. Даже без компьютера мы поняли: чтобы сохранить свою скидку на взнос и свести дебет с кредитом, придется отозвать средства из стран Центральной и Восточной Европы, как это ни неприятно, учитывая, сколько времени мы им помогали. Мы начали со стран Балтии, разумеется, вызвав их недовольство; нас, впрочем, оно не остановило. На очереди стоял Будапешт, где назначила встречу Вышеградская четверка (премьеры Польши, Чехии, Словакии и Венгрии). Местом встречи было дивное здание Венгерского Парламента, построенное в неоготическом стиле. Я ждал под дверью конференц-зала, читал британскую прессу. Тогда-то, в первый и единственный на моей памяти раз, «Дейли мейл» посодействовала защите британских национальных интересов. Я недоумевал над статьей о переговорах Тони насчет скидки (статья пугала заголовком «ПРЕДАТЕЛЬСТВО»), и тут за моим плечом возникла ассистентка премьер-министра Венгрии. Она размножила статью и отнесла на заседание. Остальные премьеры наконец уразумели, чего добивается Тони, и согласились помогать.

К декабрю, непосредственно к саммиту, сложилось впечатление, что до консенсуса рукой подать. Переговоры мы начали с французов и немцев; появилось ощущение дежавю — точь-в-точь саммит 1998 года, когда со скрипом продвигали Дуйзенберга. Теперь, в 2005 году, Ширак заявил о принципиальной позиции Франции: Британия, дескать, как миленькая выплатит все сто процентов. Не важно, чего именно, не важно когда — главное, сто процентов. Меркель проявила практичность и готовность содействовать. Насчет поляков мы только одно знали — теперь, когда у власти близнецы Качиньские, поляки совершенно непредсказуемы. Однако вести переговоры с их молчаливым премьером Казимежем Марцинкевичем оказалось практически невозможно. Марцинкевич говорил загадками, притом очень тихо; вдобавок с лица его не сходила легкая улыбка, этакий намек — дескать, все сказанное надо воспринимать в ироническом ключе. Когда мы озвучивали очередную сумму, Марцинкевич поднимал тему «солидарности». Мне происходящее напоминало пресс-конференцию футболиста Эрика Кантоны — Кантона нес откровенную чушь про чаек, которые летят за трейлером, а впечатление было, что он выдает умнейшие вещи, просто аудитория до них не доросла. Объяснений поведения Марцинкевича существует два — либо посредством хитроумной тактики он провоцировал нас называть все более крупные суммы, либо у него ехала крыша. Точно определить причину мы не сумели — и окрестили Марцинкевича первым постмодернистским премьер-министром.