Новый круг Лавкрафта - [47]

Миссис Кармоди увезли в больницу — бедняжка испытала тяжелейшее потрясение. Выйдя рано поутру, чтобы подмести дорожку, она обнаружила под окном спальни мерно колышущийся под ветерком и царапающий штукатурку труп. Лицо не удалось опознать — слишком далеко зашло разложение, однако миссис Кармоди была положительно уверена, что на теле надет костюм, в котором похоронили ее сына Рассела.

Наведавшись в особняк покойного Хэррода, полиция обнаружила, что там повсюду — несмотря на наступление дня — включен свет, а в одной из комнат по-прежнему крутится кассета в диктофоне. Видимо, непрерывное проигрывание в течение ночи повредило запись, ибо слов теперь никак не удавалось разобрать — из магнитофона слышалось лишь бессмысленное бормотание. Однако местные ребятишки, оккупировавшие дом накануне ночью, исчезли куда-то — все до единого и бесследно. Полиция обыскала каждый уголок в доме, а в подвале даже обнаружила тайный подземный ход, однако в туннеле не нашлось ничего примечательного, разве что стойкий и неприятный запах гниющих водорослей. Ход вел на кладбище, к свежепротертой могильной плите Обедии Картера, которая нарядно сверкала под ярким солнцем.

Новая часть Старого Детшилского кладбища ночью пострадала от рук шайки вандалов: все могилы стояли разрытыми, лежавших в них покойников вынули и выкинули прочь. Гробы расколотили, а щепки свалили в кучи, словно растопку для камина. Полиция полагала, что это проделки окрестной ребятни: мальчишки наскучили вечеринкой в особняке Хэррода и переместились на кладбище в поисках острых ощущений. Были незамедлительно начаты поиски детей — их фотографии и описания разослали по окрестным городам.

Однако смерть мисс Пибоди поставила полицейских в тупик. Раскрытый розовый зонтик висел на ветвях дерева, издевательски указуя ручкой на распростертое внизу бездыханное тело. Существо, объевшее ее останки, подошло к трапезе весьма избирательно: оно изгрызло до костей лишь тело, оставив тоненькие руки и ноги болтаться на сухожилиях по обеим сторонам от обглоданного позвоночника. Когда полицейские с предосторожностями подняли тело несчастной, ее конечности закачались в воздухе, как у проволочной куклы.

А кроме того, полиция так и не сумела понять, почему из всех кладбищенских монументов не пострадал лишь один — высокий обелиск. Он горделиво возвышался над разоренными могилами, а золотивший его гладкую поверхность солнечный свет долее всего задержался на буквах, складывавшихся в загадочное слово КТУЛХУ.

Джеймс Уэйд ТЕ, КТО ЖДЕТ

Счастлив тот, чей опыт и мастерство не выходят за пределы крохотного участка Бесконечности, отмеренного Человеку для изучения и подчинения. Тот же, кто выходит за его пределы, подвергает смертельной опасности самые свои жизнь, рассудок и душу. Избегая таковых опасностей, таковой человек отнюдь не возвращается к прежней жизни, но отторгается ею навеки — ибо спасение не означает забвения, и память и ее воспоминания остаются с нами навсегда.

Прошло семь месяцев с тех пор, как я приехал в старинный массачусетский городок Аркхэм ради посещения курса в весьма известном Мискатоникском университете. С тех пор знания мои увеличились, причем изрядно, однако вовсе не в тех областях, в коих ожидалось. Ибо для меня открылись новые миры, скрывающие бездны премудрости, однако — одновременно — и несказанные ужасы, миры, посещение коих открыло мне всю слабость человеческой натуры и неприспособленность ее для общения с силами, превышающими наше разумение.

Первые недели помимо посещения занятий в университете я был занят тем, чем обычно заняты приезжие: обживался на новом месте и привыкал к лекциям и новым правилам. Мы отлично сошлись с моим соседом по комнате, Биллом Трейси. Высокий, белокурый, скромный и к тому же приятный в обхождении и честный — словом, подлинное сокровище, весьма редкое среди людей. Будучи второкурсником, он помог мне освоиться в университете: терпеливо отвечал на бесчисленные вопросы, касающиеся расположения аудиторий и комнат, нрава и характера преподавателей и прочих мелочей и глупостей, которыми неизбежно интересуется новичок-первокурсник.

Так прошел месяц, а затем случилось нечто, ставшее началом цепи событий, невиданных для нашей планеты и ее длинной истории. Однако началось все довольно прозаическим образом.

Однажды вечером, изрядно припозднившись, я вдруг припомнил, что забыл выписать цитаты из Шелли, которыми наверняка поинтересовались бы на завтрашнем семинаре по литературе. Придя в настоящий ужас, я осторожно поинтересовался у Билла Трейси:

— Как ты думаешь, библиотека еще открыта?

— Ну, наверно, — пожал плечами тот. — Но я бы на твоем месте поспешил. Они в десять закрываются. Ты б еще дольше собирался…

И он захихикал, посмеиваясь над моими рассеянностью и нерасторопностью.

Я выбежал из спального корпуса и быстро пошел по усыпанной гравием дорожке, что вела через весь кампус прямиком к высокому кирпичному зданию библиотеки. Подойдя поближе, я испустил вздох облегчения: в окнах на первом этаже кое-где горел свет. Пройдя внутрь, взял нужную книгу и, пройдя мимо стойки вечно занятого библиотекаря, развернулся и, повинуясь неожиданному желанию, направился в зал редких книг, который в эти часы пустовал — впрочем, как и остальные читальные залы. Усевшись за стол, я уже приготовился погрузиться в изучение од Шелли и вдруг увидел — это. Нечто, что навсегда изменило мою жизнь.