Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка - [43]

— Моя дочь! — Ашуэлл сиял. — Она стоит десять миллионов долларов!

От первого брака у банкира не было детей, и отсутствие наследника послужило одной из причин случившейся тогда истории.

— Грейс еще и сына мне родит, — уверенно сказал Ашуэлл. — Она уже на девятом месяце. Доктор обещал мальчика. Что вы так недоверчиво качаете головой? Фома неверующий! Вот увидите: родится сын, и я вам всем, неверующим, назло назову его Томасом.

— А вы не боитесь на таком позднем сроке везти жену через океан?

— Я хочу, чтобы мой мальчик имел право стать президентом Северо-Американских Соединенных Штатов!

Когда поляк поднялся на прогулочную палубу, земля была совсем близко. Из залива, пуская в небо клубы дыма и переваливаясь на волнах, к ним уже направлялся невзрачный пароходик с гордой надписью «Америка» на борту. В чистой воде Ирландского моря колыхались зеленые водоросли. Берега были покрыты зеленым, шевелящимся от ветра, кустарником.

Фаберовский прошелся по прогулочной палубе, с интересом разглядывая «Адриатик» при свете дня. На грот-мачте развевался красный двухвостый вымпел с белой звездой. В иллюминаторе палубной надстройки позади мостика Фаберовский рассмотрел огромный стол с разложенными на нем картами и лоциями, и кожаный диван. Тут, видимо, находилось логово капитана.

Тем временем «Америка» ошвартовалась у борта парохода, и на нее были переброшены сходни. «Адриатик» качало, а «Америка» вообще прыгала как мячик, поэтому матросы переводили пассажиров с тендера на лайнер по одному. Сперва по сходням поднялись человек десять эмигрантов, которых направили в помещения третьего класса, где они сразу же попали в руки судового врача. Потом на борт прошли несколько элегантных джентльменов и симпатичная девушка в дорожном манто, которую у трапа встречал инженер Мактарк. После чего началась перегрузка с тендера множества кожаных и холщовых мешков с европейской и английской почтой. Среди них был и маленький мешок с почтой для пассажиров и команды «Адриатика», который был тут же вскрыт старшим стюардом. Одно из писем оказалось адресовано мистеру Фаберовскому.

«Я узнал, что Вы решили совершить поездку в Америку с целью подготовки нашего дела. Во-первых, Вам следовало бы известить меня. Во-вторых, мне кажется, что это не самая лучшая идея: то же самое можно было бы провернуть здесь в Европе быстрее и дешевле. Но коль уж Вы так решили, не забудьте представить по возвращении отчет с фотографиями.

Ваш Брицке».

Фаберовский скомкал бумагу и бросил ее за борт. Ашуэлл, наскучив сидеть внизу, все-таки поднялся наверх и встал рядом с поляком, облокотившись на поручни.

— А вы так и не женились? — спросил он. — Мне помнится, вы упоминали тогда, что сделали предложение дочери вашего шефа, мистера Поллаки. Значит, до сих пор один… Берегитесь, мистер Фаберовский, барышни на нашем пароходе явно отправились на охоту за мужьями. А морской воздух способствует потере осторожности.

— Мне кажется, что они выбрали неудачный сезон для своей охоты, — парировал Фаберовский. — Зимние шторма больше располагают к куртуазным разговорам с Нептуном и нежному общению с леерами и тазиками, чем с дамами.

— Они просто неопытны. Но в их неопытности есть своя прелесть: ведь опытные ловицы мужей обычно уродливы и безденежны. Опять же, зимой конкуренция меньше.

И Ашуэлл похлопал Фаберовского по плечу.

— Мы что, уже в Куинстауне? — раздалось у них за спиной.

Фаберовский обернулся. В дверях, ведущих с главной лестницы, стоял Крапперс, стараясь преодолеть, не задев, высокий комингс. Вид его был ужасен: бледное лицо, мешки под глазами, плохо приглаженные волосы стояли на затылке фазаньим хохолком. Вдовец был в пальто, но по воротничку, пристегнутому только на одну запонку и свисавшему на грудь, было видно, что остальная одежда его в полном беспорядке.

— Да, мы уже у берегов Ирландии, — подтвердил Фаберовский, пропуская Крапперса к лееру. — Родина ирландского виски.

— Ни слова об этом! — Крапперс болезненно сглотнул. — Ко мне ночью кто-то заходил. Это были вы, мистер Фаберовский?

— Я, — криво усмехнулся поляк и подмигнул Ашуэллу. — Мы с вами вместе писали письмо.

— Письмо? Но кому? Моя жена умерла, а ее родню я не желаю видеть!

— Мистеру Кейну, члену Парламента.

Крапперс побледнел еще больше.

— Но о чем мы с вами могли писать Кейну?

— Вы обвинили его в предательстве принципов трезвости и поддержке, ради сиюминутных выгод от союза с консерваторами, схемы компенсации владельцам истекших трактирных лицензий за отказ в их возобновлении.

— Но я не мог такого написать! И оно что — написано моей рукой?!

— Да, вы же не доверили его мне написать!

— Но где оно? Дайте его мне, я его немедленно сожгу!

— Вы сами просили отправить его в Куинстауне, если вы не выйдете к завтраку. Я, как вы и хотели, положил его в сумку для писем, которую повесили в салоне. Вон, кстати, ее несут на тендер.

Крапперс издал вопль ужаса и бросился к трапу.

— Да вы не беспокойтесь так! — крикнул ему вслед Фаберовский. — Возможно, мистер Кейн и не сможет разобрать ваши пьяные каракули.

Крапперс опоздал буквально на несколько секунд: когда он выскочил на верхнюю палубу, сходни были уже убраны и тендер отваливал к берегу, энергично работая гребными колесами. Было видно, что несчастный вдовец даже раздумывал, не прыгнуть ли ему следом, но он слишком медленно соображал в своем болезненном состоянии, и когда решаться на героический поступок стало поздно, сел прямо на палубу и заплакал.