Новый библейский комментарий. Часть 1. Ветхий Завет - [17]

Как известно, любой текст окружен расширяющимися концентрическими кругами контекста. Насколько обширный контекст должен привлекаться при толковании каждого места — это проблема, которую нелегко разрешить. Исследование слов, несомненно, должно начинаться в рамках одного текста (скажем, с выяснения, как использует какое–то понятие Марк, если речь идет о Евангелии от Марка, прежде чем спрашивать, как его используют Лука, Павел, Новый Завет и, наконец, весь эллинистический мир).

В движении от главы к главе необходимо обращать внимание на некоторые контекстуальные указатели. Например, несмотря на то что, согласно Матфею, первые слова служения, приписываемые Иоанну Крестителю и Иисусу, тождественны («Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное»; Мф. 3:2; 4:17), в своем ближайшем контексте они приобретают совершенно разные смысловые оттенки. Слова Иоанна Крестителя перекликаются с пророчеством Исайи о том, что Иоанн готовит путь для другого, а слова Иисуса перекликаются с другим пророчеством Исайи, которое свидетельствует о том, что Иисус исполняет обетование принести свет язычникам. Следовательно, Иоанн Креститель провозглашает приближение Царства Небесного, а Иисус провозглашает торжество его пришествия. Это сообразуется с темами всего Евангелия от Матфея (да и остальных синоптических Евангелий). В то же время, иногда бывает полезно сопоставлять темы и специальные выражения с самыми разными местами в рамках всего канона, но об этом ниже.

Роль «аналогии с верой»

При всей полезности «аналогии с верой» обращаться к ней следует с известной осмотрительностью. Согласно протестантскому богословию, «аналогия с верой» означает, что если какой–то фрагмент неясен, его следует истолковывать в соответствии с великими «данностями» библейского христианства; толкование ни в коем случае не должно подвергать опасности эти данности. На каком–то уровне этот совет действительно полезен, учитывая, что, в конечном счете, за Писанием стоит Божественный разум. Тем не менее бездумное применение этой аналогии таит некоторые опасности. Во–первых, толкователь может впасть в анахронизм. Библия была дана Богом во всем объеме не в один момент. Откровение передавалось в определенной последовательности, и вычитывать в какой–то ранней его части все то, что содержится в целом, было бы серьезным искажением идеи этой части, это затемнило бы ее значение в ходе искупительной истории. Например, осмысление каждого фрагмента Псалмов, где встречается слово «Дух», в свете зрелого учения Павла непременно повлечет за собой грубые ошибки в интерпретации.

Во–вторых, богословское чутье толкователя и его «систематическое богословие» (ибо все мы, читающие и преподающие Писание, приходим к определенному синтезу, даже если не называем его «систематическим богословием») могут быть во многом несовершенны, но выявить недостатки очень нелегко. Причина в том, что этот синтез, это систематическое богословие само по себе превращается в трафарет, который под видом аналогии с верой служит для истолкования Писания.

В–третьих, многие христиане имеют в Писании излюбленные фрагменты, которые становятся своеобразным «каноном в каноне», выполняющим роль пробного камня, с помощью которого они трактуют другие фрагменты. Для подобных христиан такой внутренний канон становится превосходным экстрактом «веры». Это может привести, например, к довольно причудливому прочтению Иак. 2:14—26, поскольку Павел в Рим. 4 и Гал. 3, по–видимому, говорит что–то другое, а его точке зрения предпочтение отдается автоматически.

Ценность исторической и археологической информации

Поскольку в библейском тексте упоминается множество исторических реалий, весьма полезно обращаться к связанной с этими реалиями информации, известной авторам Библии и ее первым читателям. Это одно из следствий того факта, что Библия исторически обусловлена. Если Исайя пишет: «В год смерти царя Озии…», то нелишне выяснить, что сообщают по поводу Озии книги Царств и Паралипоменон, ибо это будет способствовать нашему пониманию слов Исайи; в конце концов, информация такого рода была, по–видимому, доступна как Исайе, так и его первым читателям. Сколько нелепостей написано о проникновенном обращении Христа к лаодикийцам! «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч!» (Отк. 3:15). Многие утверждают, что это означает, будто «духовно сдержанным» Бог предпочитает «духовно холодных», даже если Ему наиболее угодны те, кто «духовно горяч». И это хитроумное толкование предлагается в защиту утверждения, что духовная холодность якобы выше духовной сдержанности.

Эти домыслы можно легко опровергнуть, если обратиться к достоверным археологическим источникам. Лаодикия, как и два других города, упомянутых в Новом Завете, располагалась на Ликийской равнине. Ледяная родниковая вода была только в Колоссах; Иераполь славился своими горячими источниками, и туда приезжало множество людей принимать лечебные ванны. В отличие от них, Лаодикия довольствовалась водой, которая была ни ледяной, ни горячей; тепловатая, перенасыщенная химикалиями, она получила широкую известность за свой отвратительный вкус. Это обстоятельство помогает нам понять Иисусову оценку тамошних христиан: бесполезные во всех отношениях, они были просто омерзительны, поэтому Иисус с таким отвращением готов был «извергнуть» их. Такое толкование было бы вполне понятно любому человеку, жившему на Ликийской равнине в I веке; но, чтобы прояснить этот момент в наши дни, требуется некоторое количество дополнительной информации. Соответствующим образом, знание определенных особенностей древней культуры может пролить свет на такие, например, фрагменты, как притча о пяти мудрых и пяти неразумных девах (Мф. 25:1–13).