Новый Афонский патерик. Том I. Жизнеописания - [57]

Келия старца была очень бедной и неухоженной, как и он сам. Однажды отцы решили сделать ему сюрприз и, когда его не было, навели в келии порядок. Вернувшись, отец Евдоким рассмеялся: «Такая уборка нужна только однажды – когда я умру. Зачем зря тратить на неё силы?»

На ночь старец покрывался тремя одеялами, которые он сшил между собой и прибил к стене, чтобы они не сползали во время сна. Спал он, не снимая одежды. «Только ботинки снимаю», – говорил он. Дверь в дверь с его келией был крохотный храм в честь Трёх Святителей – очень маленький и умилительный. Каждый день старец поправлял там «неусыпаемые» лампады, пламя у которых было очень высоким.

Любовь старца распространялась на всё. Но вот кого он терпеть не мог, так это кошек! Хотя других животных очень любил. Если старец видел, что монах гладит кошку, то восклицал: «Нет, несчастный, нет!.. Нельзя гладить кошек! Кошка – мягкая вещь!» Когда беззаботно дремавшие монастырские коты и кошки слышали приближавшиеся шаги старца и удары его тяжёлой палки о ступеньки лестницы, они в панике удирали и искали, где бы скрыться. Зрелище было весьма забавным. Однажды отец Евдоким спустился на монастырскую пристань и увидел в конце причала кошку. В то время как старец со своей тяжёлой палкой приближался к краю пристани, несчастная кошка, поняв, что путь к отступлению отрезан, решительно бросилась в море и вплавь добралась до берега. «Что ж, предпочла покончить с собой», – заключил отец Евдоким.

За несколько лет до кончины отцу Евдокиму было следующее видение. Он лежал в кровати, и некто показал ему на доске, подобной школьной, все его грехи. Старец услышал голос:

– Твои грехи ещё не полностью очищены.

– А как мне их очистить полностью? – спросил отец Евдоким и получил следующий ответ:

– Молитвой Иисусовой.

С этого дня старец стал неторопливо творить в себе молитву Иисусову. Он не выпускал из руки чётки на 33 узелка: на богослужении, в храме и вне храма – постоянно творил молитву Иисусову. Обычно узелки на его чёточках были сплетены неправильно, кое-как, иногда они были даже сделаны из белых ниток.

Из немногих характерных, лаконичных и глубоких поучений старца приведём следующие:

«Ум человека – самая быстрая вещь в мире. Чтобы он не уходил от нас, куда не нужно, будем непрестанно творить молитву Иисусову».

«Если монах в молодости живёт правильно и подвизается, то его старость – годы тайноводства и наслаждения. Он похож на гружёный корабль, который медленно подходит к пристани. Однако если монах жил нерадиво, то горе ему».

Желая подчеркнуть значимость личного опыта, старец говорил одному из молодых монахов: «Скажи мне, сколько ты знаешь, а я скажу тебе, сколько я настрадался».

Другому монаху старец говорил о чрезмерной увлечённости материальными заботами и делами: «Горе ты моё, да дела ведь никогда не закончатся!.. А вот мы “закончимся”. Ведь даже Мафусал прожил столько лет, а когда умирал, оказалось, что половину дел своих оставил недоделанными!»

Старец огорчался, видя, что люди неблагодарны и забывают о Боге. Он образно говаривал: «Что б я смог для Тебя сделать, Боже мой – и Ты бы этого не предвидел? И что б я смог Тебе уготовить – и Ты бы этого не узнал?»

Когда надо было упомянуть Имя Божие, старец с благоговением говорил: «Святый Бог». Когда кто-то просил у него благословения, он благословлял со словами: «Спаси Господи».

Часто, когда речь заходила о святых, старец приходил в умиление и по его изъеденным морщинами щекам текли слёзы. Он говорил: «Я читал “Добротолюбие”, “Отечник”, “Лествицу” и другие книги. Но гораздо сильнее умиляют и радуют мою душу жития святых». Чем ближе был конец земной жизни старца, тем больше и больше слёз текло по его щекам.

На богослужение старец спускался раньше всех. В то время, когда звонил первый «будильный» колокольчик, то есть за полчаса до начала службы, отец Евдоким уже входил в храм. Он прикладывался к иконам и вставал в одну из «старческих» стасидий – в крайнюю справа в притворе, держал в руках свои чёточки и творил молитву Иисусову, покачивая головой. На буднях он не оставался до конца службы, а в какой-то момент уходил в келию. Но в воскресные и праздничные дни старец был на службе до конца и причащался Святых Христовых Таин. Во время пения причастного стиха он прикладывался к иконам в проскинитариях и в иконостасе, входил в алтарь, держа епитрахиль под мышкой. Он испрашивал прощения у игумена и причащался как последний монастырский иеромонах. По причине своего почтенного возраста отец Евдоким прекратил литургисать, как обычно это делают старые святогорские монахи. Однако когда опаздывал или отсутствовал седмичный, старец надевал епитрахиль и служил богослужение суточного круга.

Когда приблизилась кончина старца, монастырь Ксенофонт пригласил его вернуться в обитель своего пострига. Старец отказался со словами: «С дохиарскими отцами мы прожили столько лет, и ни они от меня, ни я от них не услышали ни одного слова, противного Евангелию. Как же сейчас я повернусь к ним спиной и их оставлю? Если бы вы позвали меня раньше, я бы пришёл. А сейчас пришёл уже мой конец». Так, отказавшись вернуться, старец восприял полную мзду изгнанника.