Новые встречи - [18]

— Напугал я тебя? А?

— Пожалуйста, пожалуйста, — пробормотал Филипп, глядя на докучливого старика, продолжавшего ухмыляться. — Откуда ты взялся… да еще с корзинкой?

— В лес ходил за цветами.

— За какими цветами? — удивился Филипп и поглядел на корзинку, полную ромашек.

— Цветы для Вики, — с важностью объявил старик, ставя корзинку у себя в ногах.

— Интересно… Похлебку вы, что ли, варите из них?

— Что-то в этом роде, — усаживаясь на скамью, отозвался старик.

Филипп нахмурился — он ждал Гиту, а на него свалился этот старик. И сунув платок в карман, он спросил с легкой насмешкой:

— Ну как же вы варите эту похлебку?

— Варим ромашки в кастрюле, а отваром Вики моет себе голову.

Филипп удивленно уставился на него.

— Что это случилось с Вики? Помешалась она, что ли?

Старик рассмеялся.

— Волосы светлеют от этого, глупый!

— Ага, блондинкой захотела стать! Неплохо на старости лет.

Филипп хлопнул старика по плечу, и тот, покачнувшись, едва не упал.

В самом деле, с некоторых пор Виктория Беглишки твердо решила стать блондинкой и с этой целью хранила в погребе целую груду ромашек. Каждое утро старик отправлялся на не скошенные еще полянки за сосновым бором и часами, словно утенок, щипал ромашки, напоминавшие ему серебряные монетки. Потом варил их в котелке во дворе. Впрочем, Хаджи Ставри удачно выполнял и другие поручения по хозяйству. Раз или два в неделю он спускался на базар и покупал грибы, которые Вики готовила с неподражаемым мастерством. Будь он помоложе, ходил бы и в лес по грибы, потому что отлично их распознавал — и шампиньоны, и подосиновики, и опята. Но в его годы трудно было карабкаться по холмам да сквозь кусты продираться.

— Эх, Филипчо, Филипчо, — вздохнул вдруг старик, ладонью отерев пот со лба, — смеешься, бездельник, а не спросишь, каково мне, до смеху ли.

— Что это ты?

— Да что… Помыкает мной, как прислугой. И ладно бы Вики, а то и Аспарух повис на моей шее, черт бы его взял. Да вдобавок глумится надо мной: «Зятек, — говорит, — сделай это, зятек, сделай то!» И я бегаю из последних силенок. А Вики только посмеивается. Теперь вот насчет дома принялись меня обхаживать, чтоб я переписал его на Вики.

— Если спятил, перепиши, — отрезал Филипп.

— Как же, так я ей и перепишу! Спятишь тогда! Выкинут меня на улицу. Ни в тех, ни в сех окажешься. Никогда!

Старик откинулся на скамейке и тоже загляделся на долину, возбужденный, побагровевший.

— Уф, дурно мне стало от жары.

Он расстегнул воротник и повертел тонкой своей, цыплячьей шеей, чтобы охладиться. На груди открылись седые лохматые волосы. Годы выпили из него все соки, и теперь он походил на старую отжатую тряпку — таким он выглядел немощным и облинявшим.

— Береги дом, дед! — назидательно сказал Филипп. — Дом береги! Мы поговорим с Вики, когда ты умрешь. И золото никому не давай!

— Филипчо, — встрепенулся старик, — неужели и ты, душа моя, веришь этим выдумкам? Какое у меня золото, какие деньги? Ничего нет!

— Тс-с-с! — оборвал его Филипп. — Мне ты об этом не рассусоливай! Смотри только, не отдай концы, пока не сказал мне, где их спрятал.

Старик насупился и снова обратил взоры на долину. Тихо и мирно жил город, купаясь в лучах солнца и зелени садов, окруженный высокими зелеными холмами с полянами и рощицами, с темными оврагами и крутыми серыми скалами, над которыми вьются орлы. Тихо и мирно сияет солнце, отражаясь в окнах, краснеют крыши, выделяются белизной новые здания. Старик будто впервые видел все это, будто не прожил семидесяти лет в этой долине, среди этих домов. И, оглядываясь кругом, он думал: «Сколько денег израсходовали люди на дома! Как много средств ушло! Смотри ты — крыша к крыше, стена к стене. И за каждый дом денежки отсчитывали, левами расплачивались! А теперь зарятся на готовенькое: дай, перепиши на меня… Никогда! Даром ей отдай! Подождешь!»

Старик наклонился за корзинкой.

— Куда тебе торопиться? — сказал Филипп. — Посиди маленько, полюбуйся на природу.

Старик сконфуженно ответил:

— Вики воду приготовила для мытья головы, надо ей полить.

— Вот несчастный! — вздохнул Филипп, тоже поднимаясь.

Оба не спеша двинулись к дому. Сильно припекало, мухи надоедливо жужжали и кусались, что, по мнению старика, предвещало дождь. Филипп не обращал внимания на его болтовню, пристально оглядывая знакомый дом. Все ему казалось, что в одном из окошек появится Гита. Почему-то он думал, что она непременно должна быть здесь. Окна были широко раскрыты, но никто из них не выглядывал. Вокруг было тихо и пусто, лишь только бабочки порхали над изгородью, исчезая в знойном мареве. Дед с внуком шли молча, держась в тени. Но вдруг Хаджи Ставри поставил корзинку на землю и весело возгласил:

— Ха, забыл самое важное!

Филипп тоже остановился. Старик хитро смотрел на него.

— Догадываешься?

— Нет, — ответил Филипп, хотя ему все было ясно.

— Могарыч с тебя! Вобла с пивом!

— Ставлю.

Старик придвинулся и многозначительно прошептал:

— Наша старая знакомая приехала.

— Кто? — с удивленным видом спросил Филипп.

— Кто!.. Вроде бы не знает, спрашивает кто… Ну, догадайся!

— Не могу догадаться.

— Да ну же!

И старик принялся поддразнивать, хлопая в ладоши.