Новые страдания юного В. - [31]

Молодым понравилось, как естественно слились в этой вещи темы любви и дружбы, созидательного труда в коллективе, освоения классического наследия. О наследии, как таковом, они, правда, не говорили, но единодушно признались, что им и их сверстникам и в голову бы не пришло прочитать или перечитать роман Гёте «Страдания молодого Вертера», если бы не Эдгар Вибо. Впрочем, о том, как часто люди с пиететом величают Гёте «князем всех поэтов» и как редко, чтобы не сказать никогда, не читают его, говорили и старшие участники дискуссии, а сам Пленцдорф на обсуждении в «Зинн унд форм» признался, что прочитал «Вертера», будучи уже совсем взрослым, причем читал первый раз почти с тем же чувством, что и Эдгар Вибо.

В том же номере «Нойе дойче литератур», где напечатана беседа с молодыми людьми, опубликована и статья главного редактора Вернера Нойберта, который куда более критически относится к произведению Пленцдорфа, но отмечает важность и остроту затронутых в нем проблем. Вот вывод, который завершает его большую полемическую статью: «Это бесспорно сигнал о реально существующей проблеме и изображение этой проблемы. Пусть один Эдгар Вибо по воле своего создателя умер, но он погиб лишь для того, чтобы обратить наше внимание, что еще многие Вибо живут! И наша задача — завоевать их для жизни в социалистическом обществе и ради него!»

Материалы обсуждения «Новых страданий юного В.», включая статьи и рецензии, уже превышают объем самого произведения.

Означает ли то, как много сказано и написано в ГДР по поводу сценария-пьесы-повести Пленцдорфа, что нам нечего к этому добавить?

Нет, кое-что, пожалуй, есть. Участники обсуждения вспоминали, что любимой книгой Эдгара был роман американского писателя Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Сославшись на него, автор смело обнажил прием, сам показал, что его влияние отразилось на языке и стиле повести. Но почти никто не вспомнил другую любимую книгу Эдгара — «Робинзона Крузо» Д. Дефо. Между тем, мне кажется, что эта принципиальная связь куда важнее, чем стилистическая близость к Сэлинджеру.

Современная робинзонада — героем и жертвой которой становится современный юноша — несет в себе все черты трагикомедии, одного из самых высоких и сложных жанров искусства. Почему же комедии? «Необитаемый остров» — заброшенный садовый участок посреди строящегося нового района большого современного города— герой повести Пленцдорфа отыскивает для себя сам. Не грозные людоеды нарушают его уединение, а звонкоголосые питомцы соседнего детского сада. Попугай и Библия были спутниками Робинзона. Магнитофон и «Вертер» — постоянные спутники Эдгара Вибо. Но когда он, уже окончательно поняв, что сохранять одиночество не только невозможно, но и не нужно, решает все-таки остаться на своем «необитаемом острове», покуда сам, в одиночку, втайне от своих новых друзей и товарищей не закончит свое «великое изобретение», — комедия робинзонады превращается в трагедию.

Трагическая вина Эдгара — нежелание покончить с искусственным одиночеством тогда, когда ему уже ясна неизбежность этого шага, губит его. Только в свете гибели Эдгара становится зримой глубина его трагической ошибки и ошибок всех тех, кто понял его, когда было слишком поздно.

Автор повести широко употребляет слова, словечки и выражения так называемого «молодежного жаргона». Перед переводчиком стояла нелегкая задача передать не только отдельные обороты, но и весь стилистический строй, характерный для огромного монолога главного героя. Особенности его стиля хорошо охарактеризовал профессор Р. Вайман: «Язык этот стремителен и груб, скуп на чувства, трезв и образен. В нем… быстрота и небрежность жестов и мимики, которыми юность сопровождает речь. Слова обретают вес в физических действиях: они то напрягают и пружинят мускулы, то разболтанно шаркают ногами, они вылетают из-под гривы волос то грубо обрубленными, то невнятно прошептанными… Все подмечено точно и выражено метко».

Когда в произведении художественной литературы появляется молодежное арго, это часто вызывает у читателей и критиков повышенно эмоциональную, порою даже нервную реакцию, вызванную боязнью, что примеру литературных героев последуют читатели и зрители, засоряя язык. История языка свидетельствует, что молодежное (студенческое, школьное) арго существовало всегда, а опыт показывает, что вскоре после того, как арготизмы переходят на страницы литературных произведений и становятся достоянием читателя, они выходят из моды у молодежи и почти исчезают из ее языка.

Думается, что произведение Пленцдорфа, которое привлекло к себе такое внимание и вызвало столько споров в ГДР, не оставит равнодушными и читателей «Иностранной литературы».

СЕРГЕИ ЛЬВОВ