Новые русские - [6]

— Может, врача лучше сюда пригласить? — спрашивает сбитая с толку секретарша.

— Я же прошу позвонить из кабинета Кацнельсона! — не кричит, а шумно хрипит Глотов.

Секретарша исчезает. Глотов немного успокаивается. Он почти уверен, что уборщица забыла о его просьбе и беззаботно отправилась домой. «Как это было бы здорово», — шепчет он и вдруг до разрыва сердца ощущает силу давящего на него несчастья. Он готов на любой позор, тюрьму, пропасть… готов пропасть навсегда, лишь бы она вошла в кабинет. Но снова заглядывает Валентина.

— Борис Ананьевич, я поехала. Что у вас случилось? Уборщица спрашивает.

— Пусть войдет… — глухо, не веря собственным ушам, отвечает Глотов. На всякий случай отводит взгляд от дверей и заставляет себя взять в руки какие-то бумаги. Он слышит, как Валя пропускает в кабинет эту женщину. Чувствует, что остается с ней наедине. Но от волнения не способен начать разговор.

— Чего тут убирать, скажите? — ее голос звучит весело и непринужденно.

— Да, да. Протрите, пожалуйста, окна, — все еще не глядя на женщину, отвечает Борис Ананьевич.

Он дожидается, пока уборщица с ведром и тряпкой в руках подходит к большому трехстворчатому окну, и только после этого смотрит в ее сторону. Она стоит вполоборота к нему и, улыбаясь, объясняет:

— Здесь нужна лестница или хотя бы стул. Высоко, придется лезть на подоконник.

Глотов медленно, тяжело встает из-за стола, берет кожаный стул и с трудом тащит его к окну.

— Надо бы газеткой застелить, а не то испачкаю.

Он смотрит на ее ноги. Белые кроссовки выглядят чистыми.

— Ничего, не испачкаете.

— Как знаете.

Девушка легко ставит одну ногу на стул, а другой пружинисто поднимается на подоконник.

— Подайте ведро.

Вместо этого Борис Ананьевич вплотную приближается к ней, обхватывает дрожащими руками ее голые ноги и начинает бешено целовать. В ответ никакой реакции. Полные крепкие икры ног сводят его с ума. Нежная, с тонкими бороздками кожа под коленками создана, чтобы впиться в нее зубами и с наслаждением ласкать языком. Руки тянутся выше. Глотов нащупывает пальцами кружевные оборки трусиков. В этот момент откуда-то сверху раздался спокойный голос:

— Ну прямо как-то неудобно. Войти могут. И чего это вы, а?

Борис Ананьевич, к своему успокоению, не улавливает в интонации ни возмущения, ни протеста. Он бросается к двери, переворачивает по пути ведро с мыльной водой, хлюпает мокрым ботинком, долго ищет в кармане ключ и с большим трудом дрожащей рукой попадает в замочную скважину. Когда он возвращается, уборщица спрыгивает с подоконника и, натягивая на колени короткую юбку, с удивлением повторяет:

— И чего это вы, а?

Глотов видит ее простое, провинциально раскрашенное лицо и выделяет для себя волевой подбородок и упрямые складки, идущие к нему от губ. Она оказывается не так молода, как показалось в туалете. Лет тридцать, не меньше. Но ее голые руки и округлые плечи демонстрируют молодое здоровое тело. Глотов в истоме падает перед ней на колени. Целует руки, точнее оранжевые резиновые перчатки. Несет полную ахинею про то, что он, несчастный человек, впервые увидев такую красивую женщину, возбудился. Ничего подобного не испытывал уже много лет. Женщины для него всегда были чем-то ненужным. С женой давно не спит в одной постели. Решил, что Бог ему не дал счастья быть мужчиной. Но сегодня он не проживет и часа, если не реализует себя, как мужчина.

— Станьте моей первой женщиной! — умоляет Глотов. Он задирает кофту и снизу поддерживает ее груди, сжимая пальцами соски. Лицом трется о чуть выпуклый живот. Целует вывернутый пупок.

— Ну как же так сразу-то, а?’В резиновых перчатках? — шепчет женщина. — Мы с вами незнакомы… То есть вы меня не знаете…

Глотов обрывает ее:

— Не знал. С этой минуты умру без тебя!

— Сумасшедший! Прошу вас, успокойтесь. — Она больше занята сниманием резиновых перчаток. Ничто не в состоянии остановить Бориса Ананьевича. Он поднимается с колен. Помогает снять чертовы перчатки. Впопыхах спрашивает, как ее зовут.

— Надя.

— Боже! Надежда! Моя надежда! Не отталкивай… иначе — умру от инфаркта. Внутри все жаждет тебя. Ты — моя женщина!

С этими словами Глотов хватает девушку на руки и с трудом кладет ее на стол заседаний. Хрустальная пепельница падает на пол. Он срывает с себя пиджак, путается в брюках, стаскивает их вместе с туфлями. Надежда молча лежит на полированном столе и смотрит в потолок. Неистово хватая ее тело, Глотов рвет на ней трусы и погружается в блаженство, Надя покорно закидывает ноги ему на поясницу. Это признание! Глотов погружается в свои ощущения. Для него секс — нечто вроде бутылки водки для алкоголика в завязке. Уж если дорвался, то пьет жадно, без перерыва, не чувствуя вкуса, не реагируя ни на что, наслаждаясь утолением своей страсти. Как и алкоголик, он напивается сексом быстро, яростно, до одури. И впадает в транс… Постоянные телефонные звонки приводят Бориса Ананьевича в чувство. Надя, одетая, стоит рядом со столом и холодной мокрой ладонью гладит его лицо. Она ободряюще улыбается. Борис Ананьевич мучительно пытается вспомнить, как ее зовут.

Через некоторое время он молча одевается, а девушка вытирает лужу, образовавшуюся из-за перевернувшегося ведра. Самое время, чтобы она ушла. За дверью небось полно народа.