Новые крылья - [9]

8 марта 1910 года (понедельник)

Я рассказал Супунову о приезде О.И. А он ее отлично знает, они даже состоят в одном обществе художников «Второе Возрождение». У них давно уже задумана выставка всех членов общества, но никак не осуществляется. Теперь Супунов надеется, что при помощи Ап. Григ. дело пойдет веселее. Ольга Ильинична выставляет свои работы под псевдонимом Хельга Брандт. Брандт — это фамилия ее мужа, с которым она разошлась в Москве.

Заходил к М.А. Ему лучше. Почему-то он не одобряет мое знакомство с племянницей Вольтера. И советует с ней дружбу не водить. Отчего это? Неужели они не любят друг друга? Есть ли у М.А. причина ее не любить? Ничего он мне не рассказал и вообще выглядел мрачным и немного капризничал. Не занимались. Не было настроения и у него, и у меня. В семье М.А. трудно сейчас с деньгами, он попросил взаймы 3 р. Я дал. Но не думаю, что это очень ему поможет.

9 марта 1910 года (вторник)

После работы заходил в «Одинокую кошку». Знакомых видел, но не близких. Поэтому сразу почти ушел. Гулял немного по улице. Холодно. Гуляя, составлял свою головоломку. Вот что получилось.

Ах, этот голенький бандит!

Мне в сердце прямо стрелкой острой

Удачно как попал и просто.

Ранение мое саднит.

У мамы снова невозможно распухли пальцы и колени. Ее припарки перестали помогать. Было бы у меня много денег! Я маму бы поместил в хороший санаторий за границей, а сам уехал бы с М.А. путешествовать. Как он хорошо рассказывает об Италии! Сейчас он в бедственном положении, но ему хоть есть о чем вспоминать. Он где-то был, что-то видел. Счастливый.

10 марта 1910 года (среда)

Показал М.А. своего Амура. Он сделал задумчивое лицо, спросил: «Помните, тогда, вы сказали мне, что только такую признаете любовь, что она только и должна быть такая. Какая же это „такая“ любовь, по-вашему?» Я растерялся, очень неожиданно он спросил. — «Я, может быть, не сумею это хорошо выразить. Хотя, я много думал об этом. Одно и то же чувство усиленное вдвойне. Полное согласие и понимание безусловное. Женщина — создание непостижимое, отличное от нас до отчуждения. А человека себе во всем подобного можно любить так, что вы оба одно будете чувствовать. Не знаю, как объяснить, но понимаю это очень хорошо. Взаимное проникновение, растворение в другом. Кажется, так». В конце я уж чуть ли не шепотом говорил и покраснел очень. М.А. взял мою руку: «Да. Да. Дорогой мой, мой родной. Вы — мой брат, вы — я сам, вы мой милый сыночек. Вы мой единственно близкий». Он привлек меня к себе и гладил по голове, по спине, по рукам и целовал глаза и щеки. Было хорошо, но что-то держит меня. Сам себя не понимаю. Я мягко отстранил его. — «Почему вы не хотите?» В его глазах прямо слезы стояли. Мне очень хотелось его утешить, приласкать, но я боялся снова зажечь в нем страсть, поэтому только слегка погладил руку, тонкую, в холодных кольцах. — «Милый мой, простите меня. Я не могу. Не знаю что со мной. Что-то меня не пускает. Будьте великодушны, дайте мне еще время». Он вздохнул и кивнул головой. Такой несчастный, как мальчик, которому не дали игрушку, трогательный до слез. Посидели еще немного, разговор не клеился. Сережа зашел к нему. А я скоро ушел.

11 марта 1910 года (четверг)

Кирсанов, вдруг, стал читать мне проповедь, чем несказанно удивил. Мол, про меня стали ходить нехорошие сплетни, что я связался с … и тут он выговорил отвратительное слово, которое я повторять не хочу. Рассказывал, какой я хороший парень и убеждал с плохой компанией дела не иметь. Якобы у меня за спиной уже смеются и показывают пальцем. Не замечал. Не знаю, что на него нашло. А, главное, откуда он взял эти слухи? Ну, кто может в театре про меня сплетничать? Да и вообще, интересоваться мною. Я — личность незначительная. Супунов, проходя мимо, махнул мне рукой, и, когда я пошел за ним, Кирсанов нехорошо и неприятно громко ухмыльнулся мне вслед. Видимо, надо так понимать что это он, Кирсанов, плохо почему-то отнесся к моим новым друзьям. И все интриги происходят единственно в его голове. Ну да бог с ним. После работы зашли с С. к М.А., не застали, поехали в «Кошку». Просидели там допоздна, но было довольно уныло.

12 марта 1910 года (пятница)

Ап. Григ. позвал меня к себе запиской. Поил чаем, показывал разные безделушки, откуда только ни привезенные. И везде-то он был, и в Индии и в Китае, про Европу я уж не говорю. Курили сигары. Мне стало от них нехорошо. Аполлон, когда говорит доверительно, обнимает за плечи или кладет руку на спину, слегка поглаживая, или очень приближает лицо к лицу. Я не придавал этому раньше значения. Но, теперь, когда я несколько иначе взглянул на такие его манеры, надо признать, что отвращения они у меня нисколько не вызывают. Аполлон, все же, очень приятный и занятный человек, очень мне симпатичный. Я спросил его про О.И., и он показал мне ее рисунки, какие у него были. Она рисует цветы и каких-то мифических животных. Людей, которые, судя по портрету Аполлона, сами на себя не похожи. Но Ап. говорит, это больше их внутренняя сущность передается. Безусловно, он в таких вещах лучше меня понимает. Сказал, что собирается устроить выставку Ольги и ее товарищей «Возрожденцев», хочет заняться как можно скорее. Нужно будет обрадовать С., не зря он надеялся на доброго Вольтера.