Новые кошки в доме - [20]

Я побежала с ним в коттедж, заперла его в кухне и помчалась назад с ящиком, поставила его над гадюкой, все еще не покинувшей щель между плитками, а затем отнесла на кухню и Шани. На это потребовалось время, так как Шани спряталась за шезлонгами, которые хранились в кошачьем домике, и ее пришлось вытаскивать, а она завывала, как ураганный ветер в трубе.

Перепугалась гадюки? Вот что думала я, когда, держа ее за шкирку, бежала с ней по дорожке, а она продолжала изображать взбесившуюся волынку. Затем мы с Джинин вернулись, чтобы разделаться с гадюкой, но когда мы подняли ящик, ее под ним не оказалось. Проползла сквозь сетку в высокую траву за вольерой, решили мы, и больше не вернется. Вопли Шани отпугнули бы и слона. Однако, когда мы вернулись в коттедж сварить кофе для успокоения нервов и Шани опять принялась за свое, нам стало ясно, что она негодует не на гадюку, а на Джинин. Чужачку, у которой хватило наглости вторгнуться в Собственный Кошачий Дом Шани, в ее Приют в Минуты Опасности. А Опасность Угрожала, злобно вопила Шани из-под дивана. Если бы она не испустила свой Защитный Зов, похитители Схватили бы Ее.

Только тут Джинин сообразила, что микрофон у нее на поясе был включен. Все происшествие было записано. Вопли Шани послужили началом и завершением одной из сцен «Деревенского житья», в значительной мере посвященной тому, как мы спасали кошек. Слушатели, вероятно, полагали, что она отпугивает гадюку, тогда как отпугивала она Джинин.

И дело этим не кончилось. Когда Джинин уехала, я скосила высокую траву за вольерой и оплела нижнюю часть сетки широкой полиэтиленовой полосой, чтобы помешать гадюке вновь туда проникнуть, хотя после арий Шани она, скорее всего, забилась в нору и отлеживалась от нервного потрясения. Дальнейшие события показали, как сильно я ошиблась.

День за днем я бдительно следила за кошками, постоянно выходила проверить, что им в вольере ничто не угрожает, и, если находилась вдалеке от них, напрягала слух, не раздаются ли вопли предостережения. И вот недели через полторы я оказалась за коттеджем, очищая живую изгородь из сирени от бурьяна. Вольеры оттуда не видно, и я то и дело выпрямлялась и прислушивалась, проверяя, все ли в порядке.

Внезапно до меня донесся стук копыт и знакомый голос, басисто хваставший последними достижениями его владелицы в сфере коневодства. Не желая попасться ей на глаза, как и ее затурканному мужу, — заметь она меня, мне пришлось бы выслушивать бесконечные дифирамбы последнему жеребенку, принесенному одной из ее кобыл, — я встала на четвереньки и затаилась под сиренью. И тут же услышала, как эта дама рявкнула, проезжая мимо моей калитки:

— Это еще что за крики?

— Не знаю, — сказал ее замученный супруг.

— Но кто-то зовет! — продолжала она и тут же ответила на собственный вопрос: — А, да это здешний сиам требует кошку!

— Слава Богу, лошади такого визга не поднимают, когда они в охоте, — с чувством отозвался ее муж.

За коттеджем я никакого визга не слышала, но ведь Шани была стерилизована… Значит, другая гадюка! Я вылетела из-под изгороди, к большому изумлению супружеской пары, и ринулась по дорожке… Шани и Саф сидели бок о бок, распушив хвосты, и осыпали жуткими проклятиями рыжего кота, обитавшего дальше по дороге, который расположился перед сеткой вольеры и, оставаясь вне досягаемости, издевался, что они Сидят Взаперти, Точно Неженки.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Эта история вскоре получила широкое распространение как лишнее свидетельство моей эксцентричности.

— Миссис Хатчингс всем жалуется, что ты выскочила из сирени, как черт из коробки, и до смерти ее лошадь напугала, — сообщил мне со смаком Фред Ферри. — А чего это ты на четвереньках стояла? — спросил он с надеждой.

Естественно, я ничего ему объяснять не стала, но не удивилась, услышав, что опять дала пищу для разговоров. Так уж повелось с тех самых пор, как вскоре после нашего переезда в деревню прохожие все чаще видели меня в саду с нашей ручной белкой у меня на голове — оттуда ей легче было обозревать окрестности. И старик Адамс заверял меня, что всем им говорит, что я не такая чокнутая, какой кажусь.

Ну и потом хватало происшествий, чтобы люди могли оставаться при своем мнении. Например, когда вышли «Кошки в мае», к нам приехала телевизионная бригада с идеей снять, как Соломон с Шебой вылезают из фрамуги, носят поноски и выходят справа и слева от меня из парадной двери, чтобы приветствовать гостей. Ну, словом, все то, о чем я писала в своей книге. А произошло то, что — как мог бы предсказать любой владелец сиамов — при их появлении Шеба исчезла бесследно, а Соломон, едва увидев камеры, нырнул в купу дельфиниумов на клумбе и не пожелал ее покинуть. В надежде выманить их, я привязала кусок селедки к веревочке и еще долго после того, как Чарльз с телевизионщиками удалился в коттедж перекусить, все трусила и трусила по лужайке, волоча за собой селедку. И вдруг обнаружила, что на меня через ограду, разинув рты, смотрят местная преподавательница верховой езды и ее малолетние ученики. Естественно, едва я сдалась и ушла в коттедж, багровая от смущения, Соломон покинул дельфиниумы и, точно Нуриев, принялся исполнять на лужайке танец с селедкой. Но всадники уехали, а телевизионщики упаковали свое оборудование, и единственным плодом этого эпизода стала легенда, которую без конца рассказывали в «Розе и Короне» про меня и селедку на веревочке.