Новые Дебри - [26]
– Это Карл сделал?
– Что сделал?
– Ветер.
– Нет, конечно, детка. А почему ты так решила?
– Потому что он как-то говорил, что нам надо разделиться. Вот мы и разделились.
«Удивительно, какой серьезной она кажется, – думала Беа, – будто впрямь верит, что это Карл взбаламутил песок». И вдруг по ней прошел холодок. На самом деле мысль не так уж абсурдна, осознала она. Было что-то тревожное и настораживающее в многочисленных умениях Карла. В том, каким он стал полезным. Ребенку он вполне мог показаться способным на что угодно.
– Нет, солнышко, – сказала Беа, – это не он. Просто совпадение.
– Что это?
– Ну, – начала Беа, – это когда какие-то вещи кажутся связанными одна с другой, а на самом деле все не так.
– Странно. А разве не все связано?
– Вообще-то нет, не все.
Агнес еле слышно возразила:
– Нет, все.
– Понятно, что ты так считаешь, потому что здесь все кажется связанным. Но поверь мне. Там, откуда я родом, связано не все. Иногда кое-что просто случается. – Она кивнула, чтобы закончить мысль. Но на самом деле была обескуражена. Сама идея, что происходит нечто превосходящее их самих, постепенно начинала доходить до нее.
Они притихли, слушая, как две лягушки ищут друг друга в воде.
– А баба жила в доме?
– Когда была молодой.
– Я бы хотела жить в доме.
Беа поморщилась.
– Правда?
– Они красивые, – сказала Агнес. Сказала дерзко, утверждаясь в новом для нее ощущении правоты.
– Откуда ты знаешь?
Ей казалось, Агнес в жизни не видела домов. Может, приняла Посты за жилые дома? Но они ведь даже не особенно красивые.
– Из журнала. – Она смело призналась в том, что лазила в тайник Беа.
В припрятанном журнале были новые тренды в дизайне и развороты со снимками современных стильных квартир вроде оформленной ею, но в число самых популярных изданий среди уцелевших этот журнал вошел благодаря разворотам с винтажем, которые публиковал каждый месяц. С архивными снимками. Из прежних времен. Со старинными поместьями, просторными пентхаусами, фермами в роскошно-рустикальном стиле, с передними верандами, лужайками и даже с небесно-голубыми бассейнами, с пейзажами, которые было так приятно разглядывать, с мансардами, со всевозможными домами для любого климата и погоды. Удивительно было смотреть на эти снимки сейчас. На все то, чего больше не существовало.
– Ты права, те дома были очень красивы. Но их уже нет.
– А почему нет?
– Это серьезный вопрос.
– И что?
– Просто нет, и все. Теперь все такие места в Городе, и ты же помнишь, выглядят они совсем не так.
– А какими они были?
– Там, где жила баба?
– Да, когда она росла.
Рассказы о детстве матери Беа складывались в похожую на сон картину, которая существовала в ее памяти в виде скорее ряда моментальных снимков, нежели как фильм. Беа дорожила ими, возможно, именно потому, что они были такими далекими и чуждыми. Настолько недосягаемыми. Когда ее мать росла на обсаженной дубами улице, застроенной домами на одну семью, мир был совсем другим. Тогда они находились в середине шкалы времени, а не на резко обрывающемся конце. Потому и воспоминания казались сладкими. Добрыми сказками. Беа старалась пореже развлекать Агнес рассказами о Городе, хоть дочь и часто просила напомнить о нем. Но Беа не хотела, чтобы Город приобретал мифический оттенок. Теперь они живут здесь, незачем Агнес задумываться о том, как живется где-то еще. Однако эти описания дома там, где больше нет домов, были как любимая книжка со сказками на сон грядущий, с выцветшими рисунками и потрепанными страницами. Для развития воображения. Безобидно, считала Беа.
Она позвала:
– Сядь рядом.
Агнес переползла поближе.
– Раньше я часто слышала такие рассказы от твоей бабушки. Как ты уже знаешь, там было красиво. Старые дома, и в каждом множество чудесных узорчатых вещей на дверях и на потолках. А еще там были такие штуки, назывались «камины», – для того чтобы разводить костер прямо внутри дома.
– Так странно.
– Да. И очень приятно. Перед домами были большие дворы, и люди, которые там жили, сажали цветы, красивые кусты и деревья, и весной все это приятно пахло. Прилетали птицы и пчелы, прибегали скунсы из леса и пугали бабу, и белки цокали ей, когда она проходила мимо их дерева.
– Как здесь, – изумилась Агнес.
– Да, почти как здесь. С тех пор прошло много времени. А раньше баба часто ходила в парк дальше на той же улице, и там был большой пруд, на пруду жили гуси, и она смотрела на них.
– Рядом с местом, где спала?
– Да, чуть дальше по улице от ее дома. И она смотрела на гусей и думала, как им повезло – у них есть такой чудесный пруд, очень тихий. Иногда рано утром она приходила туда, а над прудом поднимался туман, и листья лилий казались серебристыми.
Она как будто описывала картину или то, что видела своими глазами. Беа не знала, где заканчиваются воспоминания матери и начинаются ее собственные.
– И мы здесь такие видели. – В голосе Агнес проскользнуло раздражение. Старание не впечатляться.
– Видели. И еще много прекрасного. Вот об этом и речь. Я смотрю на гусей здесь и вижу то, что у них было тогда. Такое исключительное, уникальное. Должно быть, те гуси считали, что им повезло. И наверняка знали, что у других гусей все не так хорошо. А ты как думаешь?
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Парень со странным именем Плутон мечтает полететь на Плутон, чтобы всем доказать, что его имя – не ошибка, а судьба. Но пока такие полеты доступны только роботам. Однажды Плутона приглашают в экспериментальную команду – он станет первым человеком, ступившим на Плутон и осуществит свою детскую мечту. Но сначала Плутон должен выполнить последнее задание на Земле – помочь роботу осознать, кто он есть на самом деле.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.
Что такое дружба? Готовы ли вы ценой дружбы переступить через себя и свои принципы и быть готовым поставить всё на кон? Об этом вам расскажет эта небольшая книга. В центре событий мальчик, который знакомится с группой неизвестных ребят. Вместе с ним они решают бороться за справедливость, отомстить за своё детство и стать «спасателями» в небольшом городке. Спустя некоторое время главный герой знакомится с ничем не примечательным юношей по имени Лиано, и именно он будет помогать ему выпутаться. Из чего? Ответ вы найдёте, начав читать эту небольшую книжку.
Роман – лауреат Международной Букеровской премии 2021 года, Европейской литературной премии и Гонкуровской премии лицеистов. Гипнотическое и душераздирающее повествование о воспаленном разуме, не способном совладать с горем и ужасами войны. Альфа Ндие, сенегальский солдат, сражающийся на стороне Франции во время Первой мировой войны, теряет на поле боя своего друга Мадембу Диопа. Без своего больше чем брата Альфа одинок и потерян, но находит спасение в жутком ритуале, который со временем начинает все больше и больше пугать своих товарищей по оружию.
В основе книги – подлинная история жизни и борьбы деда Луизы Эрдрич. 1953 год. Томас работает сторожем на заводе недалеко от резервации племен. Как председатель Совета индейцев он пытается остановить принятие нового законопроекта, который уже рассматривают в Конгрессе Соединенных Штатов. Если закон будет принят – племя Черепашьей горы прекратит существование и потеряет свои земли.
Роман-лауреат Букеровской премии 2019 года, который разделил победу с «Заветами» Маргарет Этвуд. Полная жизни и бурлящей энергии, эта книга – гимн современной Британии и всем чернокожим женщинам! «Девушка, женщина, иная» – это полифония голосов двенадцати очень разных чернокожих британок, чьи жизни оказываются ближе, чем можно было бы предположить. Их истории переплетаются сквозь годы, перед взором читателя проходит череда их друзей, любовников и родных. Их образы с каждой страницей обретают выпуклость и полноту, делая заметными и важными жизни, о которых мы привыкли не думать. «Еваристо с большой чувствительностью пишет о том, как мы растим своих детей, как строим карьеру, как скорбим и как любим». – Financial Time.
Шорт-лист Букеровской премии 2021 года. Современный роман, который еще десять лет назад был бы невозможен. Есть ли жизнь после интернета? Она – современная женщина. Она живет в Сети. Она рассуждает о политике, религии, толерантности, экологии и не переставая скроллит ленты соцсетей. Но однажды реальность настигает ее, как пушечный залп. Два коротких сообщения от матери, и в одночасье все, что казалось важным, превращается в пыль перед лицом жизни. «Я в совершенном восторге от этой книги. Талант Патриции Локвуд уникален, а это пока что ее самый странный, смешной и трогательный текст». – Салли Руни «Стиль Локвуд не лаконичный, но изобретательный; не манерный, но искусный.