Новогодний - [35]

Костян-то наш видит — что-то не то! Помер мужик. Давай его трясти. Орёт:

— Братан! Очнись! Братан, ты чего?

Пульс ищет — нету! Голову к груди братана прижал, бьётся там чего? А своё сердце колоколом в ушах. Всё, думает, будет теперь в новом году небо в клеточку, а друзья в полосочку. Тут как раз менты подоспели.

Костян рыдает, богом клянётся, что не нарочно «Буратину» загубил. Семёныч с Петьком засуетились. Расковали руки их, Костяна к столбу прицепили, а потерпевшего давай в чувство приводить. Тот не поддаётся, бревно изображает.

Я говорил, зуб у полицейских на Костика был, вот и разыграли его:

— Слушай, паря, нам лишний трупак ни к чему. Мы его сейчас в другой район подбросим. Но ты, смотри, что бы тише воды, ниже травы. Только высунешься со своими причудами, мы товарищам из другого отделения твой адресок-то и подскажем.

— Не! — клянётся Костя, — я, считай, могила!

Засунули Семёныч с Петьком «Буратину» в багажник, а Костяна доставили в отделение. Заява-то была, так уж нужно. После чего якобы труп в рощицу повезли. На самом деле, ты ж понимаешь, в больничку. Без чувств человек. Хоть и здоровый.

Такая история. А Костик с той поры, и правда, поумнел. Не то чтобы в приятелях со всеми, но уж не гадил. А подъезд у нас дружный. Другого такого в городе не найдёшь, всё из-за Костяна. Сдружились против него, да и привыкли.

• Евгений Иваницкий

Домовой

Улетаешь опять… Стало скучно со мной?

Погоди, не спеши, я ведь твой домовой.

Я сегодня на ёлку повешу

Старый лапоть, потерянный лешим.

Я весь год хлопотал, собирая добро:

Семена трын-травы и петушье перо.

Двух солдатиков, порванный мячик

То туда, то сюда перепрячу.

Ну, зачем улетать из такой тишины?!

В новогоднюю ночь снятся лучшие сны.

Этот год промелькнул не напрасно.

На душе дедморозно и ясно.

До утра будешь где-то летать на метле,

Из хлопушек стрелять, танцевать на столе.

Ты сегодня, хозяйка, устанешь.

Не забудешь меня? Приласкаешь?

О тебе буду думать и слушать сверчка,

Буду ждать. Ты вернёшься, нальёшь молочка

Мне в щербатую древнюю чашку.

Хохотунья… певунья…

Бедняжка…

• Лилия Бакланова

Письмо мальчика Деду Морозу

Дедушка Мороз, я пишу из ямы;

ямы, у которой ты не сыщешь дна,

Сквозь нее бесследно пропадают вещи,

пропадают даром — такая глубина.

Дедушка Мороз, ты не шли подарки,

не трудись с отправкой, не старайся зря,

Сколько ни клади ты подарков в ямку,

мне не дотянуться и до октября.

Эхом раздаются отзвуки паденья

новых бандеролей, что я так просил,

Озаряет радость только на минутку,

а затем — за ними падает без сил.

Знаешь, леденцы там, куклы и машинки,

сколько серпантина, конфетти и звезд!

Пролетают в бездну от тоски пилюльки

и от одиночества дождики из слез.

Дедушка Мороз, я весьма воспитан,

ты не злись, что в гости я не приглашу,

Я бы рад, но гостю не открыть мне двери

и устали пальцы — я на них вишу.

Но ты не подумай, что я вырос трусом,

что я, как девчонка, жалуюсь тебе,

Здесь не так уж плохо, только улыбнуться

не могу сегодня — ранка на губе.

Дедушка, а знаешь, раз так получилось,

ты отправь улыбки от меня другим,

Заиграют ярче ямочки на щечках —

ты наполни щечки праздником своим!

…Что-то вдруг подняло, расцепило пальцы,

бездна заискрилась сотнями огней,

Как в платок пуховый нежно обернулось,

тихо и уютно разом стало в ней.

Затянулась ямка, растянулась нега,

кто-то незаметно со спины обнял…

Руки мамы с папой обхватили крепко.

«Дед Мороз, откуда ты мечту узнал!?»

• Надежда Волкова

«На окне с потрескавшейся краской…»

На окне с потрескавшейся краской,

деревянном, с ликом старины,

баючит кошка-черноглазка

под плач метелицы-зимы.

Свечи тускнеющей огарок,

герани розовой цветы —

мне тёплый бабушкин подарок

под шалью синей темноты…

Глухая ночь. Собакой воет

пурга, что бродит у ворот —

калитку снегом приоткроет,

снежинок на стекло швырнёт.

И ясным утром, словно лебедь,

сойдет на горизонт заря.

А людям остаётся верить

в канун святого января.

• Елена Наливина

Евдокия

Она бежала, тяжело дыша, проваливаясь в снег.

В ушах свистело и взрывалось. Небо полыхало и рассыпалось на сотни разноцветных звёзд.

Он кричал, но его голос терялся, растворяясь в грохоте и шумном многоголосье.

— Дуся! Стой! Да стой же! Куда ты? Подожди! Дуся!

Она не останавливалась. Подаренная им зимняя куртка мешала, сковывала движения. Неважно. Прочь от этого ужасного места! Куда? Она и сама не знала.

Завернув за угол одной из сделанных под копирку многоэтажек, Дуся притормозила и огляделась. Стройные ряды безликих ульев — новостроек. Запорошенные снегом стада спящих у подъездов машин.

Звуки стрельбы сделались тише. Над головой тут и там проносились яркие кометы. Прочертив небо огненным хвостом, падали и тут же гасли. Его она больше не слышала.

В торце дома чернел забранный в бетон узкий спуск в подвал. Не раздумывая, Дуся бросилась вниз по обледенелой лестнице. Темнота сулила передышку и относительную безопасность. Она уселась прямо на грязный цементный пол, прислонившись спиной к железной двери. Пусть. Сейчас ей было всё равно.

Отдышавшись, Дуся прикрыла глаза и впала в оцепенение. По телу волнами проходила крупная дрожь. То ли от проникающего под куртку холода, то ли от пережитого потрясения.

Вообще-то по паспорту она Евдокия. Красивое звучное имя. Она много раз говорила ему об этом. Но он или не обращал внимания, или делал вид, что не слышит. И с первых дней знакомства называл её Дусей. Она привыкла и смирилась. Дуся, так Дуся. Да и какая, в конце концов, разница? Главное, что он рядом.