Новое назначение - [8]

— Слушай, а отчего ты меня в контрики решил записать? — спросил я. — И не свисти, что неправильно начальника понял.

— Вот ей-богу, решил, что товарищ Конасов тебя, то есть вас, арестовать хочет, — начал креститься бывший командир взвода. — А мне что, я человек маленький. Приказано доставить, я и доставил. Ну ошибся малость, с кем не бывает? Я же у вас извинения попросил, что еще?

Странно, может быть, и на самом деле не врет? Если у парня в психике уже произошла некая трансформация, и он считает, что каждого, кого поручено лишь пригласить, требуется непременно арестовать, а потом расстрелять? Ладно здесь простой Ванька-взводный, а будь это человек повлиятельнее, вроде начальника особого отдела дивизии или комиссара Спешилова? Да такой половину Архангельска в тюрьму посадит, а вторую половину перестреляет. Нет, все равно что-то не сходится. Не верю.

— Семенов, а ты почему меня не стал обыскивать? — поинтересовался я.

— А чего тут обыскивать-то? — хохотнул бывший командир взвода. — Шинелка у тебя солдатская, шапка худая, чё с тебя взять-то?

— Вот это, например, — вытащил я из кармана шинели «дамский» пистолет.

— Ух ты, хорошая машинка, — с одобрением сказал Семенов. — И дорогая, наверное. Ниче, в следующий раз умнее буду. Увижу такого как ты, в грязной шинелке, обыщу, не побрезгую.

Похоже, до этого парня не доходят самые простые вещи, или он просто валяет ваньку.

— Слушай, Семенов, а ты так ничего и не понял? Не будет у тебя уже следующего раза.

— Да все я понял, — вздохнул бывший командир взвода. — От командирства отстранят, а по новой в начальники выбиваться — ой как сложно. А пока до комвзвода не дойду, только объедки достанутся, а все сливки командиры снимают.

Так-так, уже интересно.

— И кто еще сливки снимает, не подскажешь? — поинтересовался я.

— Не, не подскажу, — усмехнулся Семенов. — Ты, товарищ особоуполномоченный, как я понимаю, начальник большой, если самого особиста и комиссара бригады в разгон послал, но мне еще здесь жить.

— А ты уверен, что тебе долго жить осталось? — ласково поинтересовался я. — Тебе же, родной ты мой мародер, трижды расстрел положен.

— Э, погодите, товарищ уполномоченный, — заволновался Семенов. — Ну ладно, я виноват, что товарища из Москвы арестовал, а не к начальнику отвел, так разве за это расстреливают? Или ты шибко огорчился, что бабу твою обидели? Так на хрена тебе старуха сдалась? Была бы она помоложе, так еще ладно. Хочешь, я тебе прямо сегодня любую бабу найду? Молодую, да гладкую ...

От оплеухи Семенов слетел со стула. Не дело, конечно же, подследственных бить, но не выдержал.

— Жалобу в ВЧК можешь на меня написать самому товарищу Дзержинскому, — предложил я. — Бумажку дать?

— Не надо, — огрызнулся Семенов. — Ты этой бумажкой подотрись, начальничек.

О, наконец-то! А я-то ломал голову, как мне заставить его перестать валять деревенского дурачка. Великая вещь оплеуха. Именно не удар кулака, а чтобы было и больно, и обидно. Помнится, Антон Семенович Макаренко добился уважения у своих подопечных после оплеухи, отвешенной одному из балбесов. Стало быть, вся советская педагогика началась с простой затрещины. Есть у меня смутное подозрение, что у командира взвода уголовное прошлое, теперь же я в этом уверен на все сто процентов.

— Вижу, ты до призыва разгонщиком[1] был? — поинтересовался я.

— Ишь, умный какой, раскоцал, — покачал головой Семенов. — А как догадался?

— Так чего тут догадываться? — пожал я плечами. — Под деревенского дурачка косишь, а сложные слова выговариваешь, вроде — особоуполномоченный, да и манеры блатные не скроешь. Ты в Красную армию добровольцем пошел, чтобы лохов брить? Колись, детинушка, упираться уже нет смысла.

— Ага, держи карман шире, — осклабился уголовник. — Мне в армию впадлу идти. Силком затащили, думал, пару дней покантуюсь, сбегу. А нас на север отправили, и бежать-то отсюда некуда, леса кругом, будто не в армию попал, а дальнячок срубил[2]! Кого тут на разгон брать? Нищета одна. Вон, до революции-то лафа была, а как война началась, вообще малина. Сколько мы спекулянтов да барыг обнесли, ой-мэй! Да на одной водке рыжья варили, в тузах ходили. Приходишь к такому гладкому в полицейской форме и говоришь — мол, «сухой» закон нарушаете, господин хороший. Хочешь спокойно жить — делись. Так он тебе столько «катенек» отслюнявит, живи да радуйся. А теперь что? Революция, мать ее ети! Все богатеи не то сдриснули, не то по застенкам сидят.

Эх, парень, тебе бы самую чуточку подождать, до нэпа. Ленька Пантелеев да Иван Николаев тоже под чекистов «косили», когда совбуров грабили. Кончили, правда, плохо, но это уже другой вопрос.

— А как в Архангельск пришли, мой взвод в подчинение особисту дали — вот, думаю, можно и развернуться. Конасов же дурак, дальше своего носа не видит, даже с бойцами познакомиться не соизволил, вот раздолье-то где. А коли у тебя парни верные, делом повязанные, можно такого наворотить, а потом за бугор свалить, если рыжья надыбать.

— А я здесь каким боком?

— Да таким, — хохотнул вор, уже не таясь. — Особист мой, когда про тебя говорить стал, буркнул — вот ведь принесло на мою голову соглядатая московского. Я кое-кого поспрашивал, говорят — Аксенов мужик честный, справедливый. Я и подумал: если он честный, да справедливый, к чему такой? И товарищу Конасову помогу, и мне головной боли меньше. Я же чего хотел? Хотел тебя при попытке к бегству устосать, парням сказал, чтобы по моему сигналу валили, только народу на улице много, не рискнул. И ты, молодец, дергаться не стал.