Художника губисполком мне подыскал. Правда, не того парня, что творил плакаты во время интервенции — уехал в Петроград учиться на художника, а другого, но сказали, что рисует неплохо, только надо бы с ним построже. Правда, что с парнем не так, не сообщили. Ладно, посмотрим.
Еще хорошая новость, что политотдел восемнадцатой дивизии желает с оказией направить в Москву Виктора Спешилова на какое-то совещание армейских политработников и интересуется — не возражает ли товарищ Аксенов, если комиссар бригады составит ему компанию? Конечно же, товарищ начгубчека не просто не возражал, а был рад.
Так, теперь вроде бы все путем, обо всем подумал, все, что требуется, прихватил. И вот я на перроне железнодорожного вокзала в ожидании поезда вместе Анной Егоровной, ее «Ундервудом», комиссаром Спешиловым и двумя оперативниками, захваченными мною в Москву. Я что, сам должен таскать кипу бумаг и наглядную агитацию?
Эх, не успел я набраться начальственной спеси, когда не ты ожидаешь паровоз, а он в ожидании важной персоны — дымя при этом черным дымом от нетерпения и обдавая всех белым горячим паром.
К паровозному шуму я начал потихоньку привыкать. А тут, судя по тому, что вокзал затрясся, рельсы вдруг зазвенели, а шпалы заходили ходуном, двигались танки... Нет, это прибыл бронепоезд. И на кой он мне? Или положено по рангу?
Виктор, поглядывая на пишбарышню, авторитетно заявил, что это один из трофеев, захваченных шестой армией у белых при его непосредственном участии. И как бы невзначай комиссар стряхнул пылинку с ордена Красного Знамени. Искоса глянув на комиссара, только вздохнул — вот ведь, «краснознаменец», а если по тем званиям судить, что давал Сталин после переаттестации комиссаров, был бы Витюха полковником, а то и генерал-майором, но все равно, увидел красивую девку, и хвост трубой!
Девушка и на самом-то деле симпатичная. Как по мне — не настолько, чтобы в нее влюбиться, но у каждого свои вкусы и представления.
Отправление у нас назначено на двенадцать часов. И хотя я мог бы своей волей менять расписание, делать этого не стоило. Все-таки транспорт должен иметь четкий график и не зависеть от капризов больших начальника. Мне и так, как сообщили железнодорожники, положена «зеленая улица» от Архангельска до Вологды как руководителю местного ЧК, а от Вологды до Москвы — как Председателю правительственной комиссии. Значит, есть надежда, что паровоз поедет верст шестьдесят в час, а не тридцать. Впрочем, бронепоезд больше пятидесяти не даст.
Я посмотрел на вокзальные часы, показывавшие без четверти двенадцать — отправление у нас через пятнадцать минут, и начал немного нервничать, потому что обещанного художника еще нет. Ладно, время у нас еще есть, подождем. Можно пока глянуть на свое временное жилище.
Я дал отмашку сопровождающим, чтобы тащили в броневагон и мой отчет, и все прочее, включая фотографии, ватманы, краски и даже мольберт. Нужен ли будет художнику мольберт, я не знал, но на всякий случай прихватил.
Спешилов потащил пишущую машинку, хотя можно было приказать кому-нибудь из красноармейцев, куривших на перроне в ожидании погрузки.
В бронепоездах я бывал всего пару раз — у Троцкого, а второй раз, когда меня перебрасывали за линию фронта. Здесь же что-то среднее — большой салон, с простой мебелью, и четыре купе. Значит, одно мне, по одному Нюсе и комиссару, и одно для сопровождающих. А, у нас же еще художник. Может, его поселить вместе с Виктором? Нет, художнику может понадобится помещение, значит, мы с Витькой поедем вдвоем.
Вышел на перрон, уже почти не надеясь, что художник прибудет (и чего, спрашивается, мольберт брал), как вдруг на перрон выехала телега, запряженная усталым мерином.
Возница, одетый по-городскому, бесцеремонно стащил на перрон какого-то долговязого человека в драной солдатской шинели, лаптях и без шапки, поозирался по сторонам, выцеливая взглядом старшего и, безошибочно выбрав меня, сказал:
— Товарищ начальник, художника доставил. Сам товарищ Попов велел сыскать и к вам привезти.
— И что это с ним? — зачем-то спросил я, но и так понятно, что у человека приступ «русской болезни».
— Так он, это, гулял вчера, сегодня еще в себя не пришел, — словоохотливо пояснил возчик. — Не сомневайтесь, товарищ начальник, завтра будет как стеклышко. Он до войны храмы расписывал любо-дорого. Вот, тут и вещички его.
Возчик скинул с телеги большой мешок и укатил, а я вздохнул и кивнул хохочущим солдатам — мол, грузите в купе, чего уж теперь делать... Выспится, тогда и поговорим.
Обустроившись, напившись кипятка, сдобренного смородиновым листом, решил сразу же приняться за дело. То есть — озадачить машинистку, чтобы та начала печатать отчет, а самому «довести до ума» оставшуюся часть. Но, как оказалось, Нюся не умеет печатать текст с листа, делает кучу грамматических ошибок. А тут еще Виктор принялся оказывать девушке знаки внимания, время от времени вставляя в мои слова и предложения собственные реплики. Например, когда я надиктовывал текст, касающийся Мудьюга, Спешилов вдруг принялся сомневаться в количестве тамошних бараков и могил. Не выдержав, отправил Нюсю в купе отдохнуть, а сам наехал на комиссара:
