Новочеркасский расстрел: бей своих! - [2]

Засим, не вступая в конфликт с экс-Красной непобедимой и легендарной, толпа в несколько тысяч двинулась к центру города. Шли красиво, парадно, пафосно: с детьми, стариками, красными знаменами, портретами Ленина. (Просто классика жанра, римейк на «Кровавое воскресенье» 1905 года). Шли четкими рядами, распевая «Смело, товарищи, в ногу!» и «Вставай, проклятьем заклейменный!». Все были возбуждены, охвачены верой в свои силы, в справедливость своих требований.

На мосту через реку Тузлов демонстранты наткнулись на кордон из десятка танков и бронетранспортеров. Но и тут все обошлось. После криков: «Дорогу рабочему классу!» служивые, осознав правоту пролетарского дела, пропустили манифестантов. Некоторым даже помогли преодолевать препятствие.

На старт, внимание….пли!

К приходу непрошеных гостей власти подготовились должным образом. Здание администрации (горкома партии) было заполнено солдатами. Причем — кавказских национальностей. Во избежание, так сказать, возможного консенсуса (русские солдаты могли поддержать демонстрацию).

Горячие южные парни некоторое время переругивались с демонстрантами, потом один из бойцов вспылил, и, разбив стекло, ударил женщину прикладом. Толпа тут же рванула вперед и захватила горком.

Аналогичным образом был взят городской отдел милиции. Какая–то женщина крикнула, что ночью и утром проводились аресты (не исключено, что это была профессиональная сексотка), народ воспылал праведным гневом, бросился на выручку товарищам, один из солдат замахнулся на рабочего автоматом, тот выхватил оружие (создав, таким образом, законный повод применить против демонстрантов силу) и немедля был сражен пулей наповал.

Началась пальба. Люди пытались прятаться, забегали в пустые камеры, где их…закрывали снаружи на засов сотрудники КГБ и милиционеры. Стоит отметить: камеры были пусты. Арестованных уже вывезли в Ростов и Батайск.

На самой площади разворачивалось свое «шоу». Перед людьми встало цепь солдат. Один из офицеров объявил, что получил приказ стрелять в толпу, а затем застрелился. Не захотел, бедолага, убивать своих, постыдился пачкать руки и совесть!

Но свято место пусто не бывает. Нашлись другие, не такие чувствительные. Они и открыли по людям огонь на поражение из скорострельных автоматов и пулемета. Уже после побоища, когда толпа разбежалась, к горкому подъехали грузовые и санитарные машины (подтверждая тем, что план операции «Фестиваль» был продуман заранее и в деталях). Трупы забрасывали через борт.

Очевидцы рассказывали: бежит пожилой мужчина мимо бетонной цветочной вазы на тумбе. Пуля попала в голову, его мозги моментально «разляпались» по вазе. Мать в магазине носит грудного убитого ребенка. Убита парикмахерша на рабочем месте. Лежит девчушка в луже крови. Ошалевший майор встал в эту лужу. Ему говорят: «Смотри, сволочь, где ты стоишь!» Майор здесь же пускает пулю себе в голову. Один осужденных участников событий в лагере рассказывал, что арестованных заставляли складировать трупы погибших в подвале рядом находящегося госбанка. Среди мертвых были и раненые. Их можно было бы спасти.

Справедливости ради, надо сказать: дула солдатских автоматов (это установлено следствием, проведенном военной прокуратурой в начале 90‑х) были направлены вверх и стреляли в воздух. Огонь по манифестантам вели снайперы, спрятавшиеся на крышах соседних домов. Скорее всего, они принадлежали к внутренним войскам или подразделениям КГБ.

После бала

Чтобы прекратить волеизъявление народа властям понадобилось несколько часов. Правеж длился несколько месяцев.

В город прибыло высшее партийное руководства страны. Но свои речи партийные бонзы произносили с вертолета, кружившегося над площадью и по городскому радио. Выйти к народу никто не решился.

Погибших отвезли за город и бросили, прикрыв соломой. Через пару дней, когда к разлагающимся трупам стали наведываться собаки, убитых распределили по разным кладбищам и похоронили в неизвестных могилах. Всех, кто занимался этим, заставили подписать обязательство о не разглашении. В условиях четко значилось: не соблюдение государственной тайны карается высшей мерой.

Те, кто остался жить были раздавлены страхом. В угоду ему рабочие НЭВЗ-а на следующий день после расстрела выполнили 150 % плана, и даже собрались за свой счет отработать в воскресенье. Ведь рабочую субботу они прогуляли, отстаивая свои права у горсовета! Муссировалась тема о возможной высылке всех жителей города, как это было после кронштадтского мятежа. Велись аресты.

Убедительную точку в истории поставил судебный процесс по делу участников забастовки и демонстрации, состоявшийся в воинском гарнизоне ККУКС. Согласно приговору 7 человек были приговорены к расстрелу за бандитизм и организацию массовых беспорядков. Остальные 105 получили сроки заключения от 10 до 15 лет с отбыванием в колонии строгого режима.

Но и по освобождении люди не обрели своих прав. «Когда освобождались, начальник лагеря всех нас предупредил, что теперь мы в Новочеркасске не имеем права собираться больше трех, — вспоминает Олег Долговязов, отсидевший 3 года за то, что 2 июня сбросил портрет Хрущева с балкона горкома. — А если я видел своих друзей на улице и подходил к ним, то тут же, как из–под земли появлялся милиционер, который предупреждал, что если мы не разойдемся, то он примет меры. А еще меня не пускали на первомайские демонстрации. Перед 1 Мая вызывали в отдел кадров и говорили, мол, вы можете не приходить. «Почему?» — спрашиваю. А мне: «А вы разве не понимаете?». Знаете, мне было так обидно, ведь так хотелось пойти со своими товарищами в праздничной колонне…»