Новеллы - [144]
— Но... в чем дело?.. Что произошло?.. Я не могу... не могу прийти к...
— Его нет! — ответила Агата резко и сухо. — Джакомино нет дома.
— Превосходно, — кивнул головой профессор Тоти. — Однако вы, синьорина... прошу прощения... вы встречаете меня так, что... и не знаю, как это понять! Кажется, ни вашему брату, ни вам я не причинил...
— Видите ли, профессор, — сказала несколько мягче синьорина Агата, — мы, что и говорить, весьма... весьма вам признательны, но вы должны также понять...
Профессор Тоти прищурил глаза, снова улыбнулся, поднял руку и несколько раз ткнул себя кончиком пальца в грудь, как будто говоря, что уж кто–кто, а он–то прекрасно все понимает.
— Я уже стар, синьорина, — сказал он, — и понимаю... многое понимаю! Но прежде всего, мне представляется, никогда не следует поддаваться гневу, и когда возникают недоразумения, то лучше всего объясниться начистоту... да, да, объясниться, синьорина, объясниться начистоту, ничего не утаивая и не горячась... Разве не так?
— Конечно, так... — растерянно подтвердила синьорина Агата.
— А посему, — продолжал профессор Тоти, — позвольте мне войти и позовите сюда Джакомино.
— Но его дома нет!
— Вы опять за свое?! Зачем вы мне говорите, что его нет дома? Джакомино здесь, и вы должны тотчас же позвать его. Мы с ним все спокойно обсудим! Я уже стар и все понимаю, потому что и я ведь был когда–то молодым, синьорина. Мы с ним все спокойно обсудим, так и скажите ему. А теперь позвольте мне войти.
В скромной гостиной профессор Тоти опустился на стул и усадил к себе на колени Нини; ему пришлось довольно долго ожидать, пока сестра уговаривала Джакомино.
— Сиди спокойно, Нини... мой хороший! — говорил старик время от времени ребенку, которому непременно хотелось подойти к столику, где так заманчиво сверкали фарфоровые безделушки; между тем профессор терялся в догадках, что за нелепая и, видимо, серьезная ссора могла произойти в его доме, и притом так, что он даже ничего не заподозрил. Ведь Маддаленина такая добрая! Что дурного могла она совершить? Чем могла она вызвать столь сильное негодование даже у сестры Джакомино?
Профессор Тоти, до сих пор полагавший, что речь идет о мимолетной размолвке, начал теперь не на шутку тревожиться.
А вот наконец и Джакомино! Господи, до чего у него взволнованное лицо! Какой взъерошенный вид! Но что это? Как он смеет? Он холодно отстраняет малыша, который бросился к нему навстречу, протягивая ручонки и радостно крича: «Джами! Джами!»
— Джакомино! — сурово, восклицает пораженный в самое сердце профессор Тоти.
— Что вы хотели мне сказать, профессор? — быстро спрашивает Джакомино, избегая смотреть в глаза старику. — Я нездоров... Я лежал в постели... Мне трудно говорить, и мне сейчас не до гостей...
— Но ведь ребенок!..
— Ах, да... — спохватывается Джакомино, наклоняется и целует малыша.
— Ты себя дурно чувствуешь? — продолжает профессор, слегка успокоенный этим поцелуем. — Я так и предполагал, потому и пришел сам. У тебя голова болит, да? Садись, садись... Давай немного побеседуем. Пойди сюда, Нини... Ты слышал, что Джами бобо? У него голова болит... да, дорогой, у нашего Джами головка болит... Будь умником, мы скоро пойдем домой. Я хотел спросить тебя, — прибавляет старик, поворачиваясь к Джакомино, — говорил ли с тобой о чем–нибудь директор Земельного банка?
— Нет, а что такое? — спрашивает с беспокойством Джакомино.
— Дело в том, что вчера я разговаривал с ним о тебе, — отвечает с загадочной улыбкой профессор Тоти. — Твое жалованье не слишком–то велико, сынок. И знай, одного моего слова...
Джакомино корчится на стуле и с такой силой сжимает кулаки, что ногти впиваются ему в ладони.
— Профессор, я вам весьма признателен, — говорит он, — но сделайте милость, ради Бога, не заботьтесь больше обо мне! Очень прошу вас!
— Ах, так! — произносит профессор Тоти, все еще продолжая улыбаться. — Браво! Выходит, мы уже больше ни в ком не нуждаемся, да? Ну а положим, что я хочу это сделать ради собственного удовольствия? Мой милый, если не о тебе, то о ком же мне, по–твоему, заботиться? Я уже стар, Джакомино! А старики — ну, если, разумеется, они не эгоисты! — старики, которые бедствовали, как я, пока не добились определенного положения, радуются, видя, что достойные молодые люди продвигаются в жизни с их помощью; они разделяют радость своих питомцев, их чаяния и надежды, они с удовлетворением наблюдают, как те мало–помалу занимают должное место в обществе. А по отношению к тебе... я к тому же... ну, ты ведь прекрасно знаешь... я смотрю на тебя, как на сына... Что с тобой? Ты, кажется, плачешь?
Джакомино и в самом деле закрыл лицо руками и весь содрогается от безудержных рыданий, которые тщетно пытается подавить.
Нини, испуганно смотрит на него, потом поворачивается к профессору и говорит:
— Джами бобо...
Старик поднимается и хочет положить руку на плечо Джакомино, но тот вскакивает со стула, точно в порыве отвращения; лицо юноши вдруг искажается, и он с отчаянной решимостью, не помня себя, кричит:
— Не приближайтесь ко мне! Уходите, профессор, умоляю вас, уходите! По вашей вине я испытываю адские муки! Я не заслуживаю вашего расположения и не желаю его, слышите, не желаю!.. Уходите, Бога ради, уходите, уведите ребенка и забудьте, что я существую на свете!
Крупнейший итальянский драматург и прозаик Луиджи Пиранделло был удостоен Нобелевской премии по литературе «За творческую смелость и изобретательность в возрождении драматургического и сценического искусства». В творческом наследии автора значительное место занимают новеллы, поражающие тонким знанием человеческой души и наблюдательностью.
«Кто-то, никто, сто тысяч» (1925–1926) — философский роман Луиджи Пиранделло.«Вы знаете себя только такой, какой вы бываете, когда «принимаете вид». Статуей, не живой женщиной. Когда человек живет, он живет, не видя себя. Узнать себя — это умереть. Вы столько смотритесь в это зеркальце, и вообще во все зеркала, оттого что не живете. Вы не умеете, не способны жить, а может быть, просто не хотите. Вам слишком хочется знать, какая вы, и потому вы не живете! А стоит чувству себя увидеть, как оно застывает. Нельзя жить перед зеркалом.
Крупнейший итальянский драматург и прозаик Луиджи Пиранделло был удостоен Нобелевской премии по литературе «За творческую смелость и изобретательность в возрождении драматургического и сценического искусства». В творческом наследии автора значительное место занимают новеллы, поражающие тонким знанием человеческой души и наблюдательностью.
Сборник «Ссора с патриархом» включает произведения классиков итальянской литературы конца XIX — начала XX века: Дж. Верги, Л. Пиранделло, Л. Капуаны, Г. Д’Аннунцио, А. Фогаццаро и Г. Деледды. В них авторы показывают противоестественность религиозных запретов и фанатизм верующих, что порой приводит человеческие отношения к драматическим конфликтам или трагическому концу.Составитель Инна Павловна Володина.
Новелла крупнейшего итальянского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе 1934 года Луиджи Пиранделло (1867 - 1936). Перевод Ольги Боочи.
Крупнейший итальянский драматург и прозаик Луиджи Пиранделло был удостоен Нобелевской премии по литературе «За творческую смелость и изобретательность в возрождении драматургического и сценического искусства». В творческом наследии автора значительное место занимают новеллы, поражающие тонким знанием человеческой души и наблюдательностью.
Литературный мир доныне пребывает в заблуждении относительно судьбы дочери визиря Шехерезады, описанной в «Арабских ночах». Была рассказана тысяча вторая сказка, повествующая не о чудесах и волшебстве, а о явлениях природы и достижениях науки нашего мира...
Гражданин города Роттердама Ганс Пфаль решил покинуть свой славный город. Оставив жене все деньги и обязательства перед кредиторами, он осуществил свое намерение и покинул не только город, но и Землю. Через пять лет на Землю был послан житель Луны с письмом от Пфааля. К сожалению, в письме он описал лишь свое путешествие, а за бесценные для науки подробности о Луне потребовал вознаграждения и прощения. Что же решат роттердамские ученые?..
Материал повести «Поездка на святки» автобиографичен, как и события, о которых идет речь в важнейшем произведении Гагарина — романе «Возвращение корнета». Мотив поиска России становится ведущим в романе. Главный герой романа захвачен идеей освобождения родной страны от большевиков, насильственного возрождения патриархальной культуры. Он заново открывает для себя родную страну, и увиденное поражает его. Новая Россия разительно отличается от привычной, старой. Изменилась не только страна, изменились и русские люди, встреченные героем на дорогах жизни.
В октябре 1918 года к французским летчикам обращаются с призывом записаться добровольцами во Французский экспедиционный корпус. Двадцатилетний Жозеф Кессель, младший лейтенант, поднимается на борт корабля в Бресте. Владивосток — город, где правит закон джунглей. Бывшая казарма, ставшая пристанищем для шести тысяч проституток. Атаман Семенов и его казаки, наводящие на всех ужас. Однажды ночью, в кабаре «Аквариум», юный Жозеф встречает Лену, певицу, хрупкую и печальную. Так начинается история любви, странная и мучительная, совпавшая с крахом старого мира.
«Зачем некоторые люди ропщут и жалуются на свою судьбу? Даже у гвоздей – и у тех счастье разное: на одном гвозде висит портрет генерала, а на другом – оборванный картуз… или обладатель оного…».
«Мопра» — своеобразное переплетение черт исторического романа и романа воспитания, психологического романа и романа приключенческого. На историческом материале ставятся острейшие общественно-политические и нравственные проблемы. Один из главных мотивов романа «Ускок» — полемика с восточными поэмами Байрона, попытка снять покров привлекательности и обаяния с порока, развенчать байронического героя.