Новеллы и повести. Том 2 - [42]

Шрифт
Интервал

Все, как были с набитыми ртами, так и прыснули, задрав рожи к потолку, будто волки на луну. Одна только матушка моя бровью не повела, она хлопотала вокруг стола, да и не подобало ей таращиться на потолок. Нынешним вечером она чувствовала себя как на состязании по домоводству, благоприличию и скромности, на котором ей нужно было любой ценой выиграть первый приз. Казалось, на нее никто не обращал внимания. А в сущности, все исподтишка следили за каждым ее движением. Бабка была самым строгим членом жюри. Это ей предстояло вынести последнюю оценку: «Нет, какая-то она безрукая!..» или «Чего ни коснется руками, все позолотит…» Разумеется, матушка все «золотила». Недаром ведь она под строгим контролем бабушки Митрины целую неделю упражнялась наполнять миски водой (вместо кушаний) и подавать вино (опять же воду) в луженой братине.

— Меня тоже там чуть не угробило, — проговорил хозяин дома. — Пошли мы, это, цепью. Француз по нам, само собой, пальбу открыл. «Ложись!» — орет ротный. Гляжу, впереди окоп глубокий. И тесный, будто горшок. Не иначе, какой-то сморчок в нем прятался. Но Георгию выбирать не приходится. Рванулся Георгий — и бух в окоп. А тут ротный опять шумит: «Короткими перебежками отходи к высоте!..» Наших за минуту как ветром сдуло, а я все барахтаюсь в своем окопе, не могу выбраться. Потом гляжу — теперь француз в атаку прет!.. Ну, говорю себе, тут тебе, Георгий, и помирать. Успеть бы перекреститься в последний раз… А до того тесно в проклятущем окопе, что и крестного знамения не сотворить. Зажмурился я, жду, что будет. Тут, на счастье, наши открыли огонь. Француз остановился, залег. Ну, и поднялась же тут кутерьма: наши палят, француз тоже не молчит. Только к вечеру наши отогнали его. Тогда и меня из окопа вытащили. С мокрыми портками…

Дед тоже в долгу не остался. Забыв, что дело за столом происходит, он обстоятельно, со всеми подробностями поведал, как вместе с еще несколькими безвылазно проторчал целую неделю в одном окопе под Тутраканом. Румын чесал из пулемета — носа не высунешь. И пришлось им тут же, в окопе, все свои нужды справлять, а потом на лопатках наружу выбрасывать, так что пули попадали только в лопатки. На восьмой день, однако, пришлось отходить назад. Вот тут румын и полоснул из пулемета. Все полегли, один дед остался жив. А румын-то пулемету не поверил. К одному подойдет — в брюхо саблей пхнет, иного по башке стукнет. Проверял, может, затаился кто, прикидывается мертвым. У кого нервы оказались слабые — дернулись, застонали. Румын их, ясное дело, прикончил. Подошел он и к деду, шмякнул по голове, но дед ничего, даже не шелохнулся.

— Ткнул это он, — продолжал дед, — а голова у меня так и брякнула, будто пустой кувшин. И сабля в сторону отскочила. Пустил он струйку на мою неподатливую болгарскую тыкву и ушел себе…

Дед продемонстрировал шрам на голом своем темени, и снова все, опять же за исключением моей матушки, запрокинули рожи к потолку.

5

Когда все насытились до полного изнеможения, Баклажан поднялся и торжественно объявил, ради чего пришли они дразнить могиларовских собак. Так и так, дескать, у нас есть крышка, у вас — кастрюля. Крышка испокон веку стремится подыскать себе кастрюлю, чтоб, значит, закрыть ее, а кастрюле, само собой, нужна крышка, что прикрыла бы ее. Верно ведь, дядюшка Георгий?

Баклажан не хуже любого нынешнего писателя понимал, какой магической силой обладает образное слово, и широко применял его в своем деле. И, как истинный художник, не любил повторяться. «У нас — гвоздь, у вас — доска. А чего стоит доска без гвоздя?..» Сравнения его были точны и метки, переходили из поколения в поколение. Годы пройдут, а люди по-прежнему будут говорить о ком-нибудь «Янкова доска» или «Лисаветин гвоздь».

Матушка при этих словах Баклажана покраснела и отвернулась к стене, будто услышала нечто неприличное. Вообще-то она давно уже испытывала томление, как та кастрюля по своей крышке. Ей бы сейчас и обрадоваться, что крышка наконец нашлась, а она решила разыграть стыдливую невинность, В ту пору стыдливость и уж в особенности невинность для девушки были основным капиталом, поэтому матушка не могла, конечно, не продемонстрировать его перед родителями жениха.

А вот дед Георгий вроде бы не желал согласиться с азбучной истиной по части кастрюли и ее крышки. Он был человеком дела и высказался в таком духе: ежели слова не подкрепить чем-то, что можешь увидеть глазами и пощупать руками, они так и останутся словами, а на слова способен любой, даже Иванчо-дурачок, который присядет на корточки у чужого порога и говорит пустые слова. Даже коровье дерьмо стоит дороже пустого слова, потому что коровяком хоть пол можно подмазать, если смешать с мелко нарубленной соломой и глиной…

Так он недвусмысленно дал понять будущим сватам, что не намерен попусту чесать язык. После этого деликатного заявления он многозначительно откашлялся и снова погрузился в молчание. Молчали все. Целую минуту никто не проронил ни звука, только дед почесал голое темя — ноготь указательного пальца оставил на нем темно-красную полосу, след душевного волнения перед решительной схваткой.


Еще от автора Богомил Райнов
Моя незнакомка

Учитель истории из Парижа, страстный любитель искусства, приезжает в Венецию побродить по музеям, но неожиданно влюбляется в незнакомую девушку, и экскурсии по музеям отходят на второй план. У него сложилось впечатление о девушке как об особе из «высшего общества». Но можно ли доверять первому впечатлению, если имеешь дело с незнакомым человеком?


Большая скука

Герой шпионского сериала Б. Райнова Эмиль Боев сродни британскому агенту 007 из боевика Яна Флеминга. Болгарскому Джеймсу Бонду приходится внедрять в организацию, занимающуюся контрабандой наркотиков, искать секретные документы, разоблачать торговцев оружием.


Искатель, 1971 № 05

На 1-й стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА к повести Глеба Голубева «Пиратский клад».На 2-й стр. обложки — рисунок К. ЭДЕЛЬШТЕЙНА к повести Олега Куваева «Реквием по утрам».На 3-й стр. обложки — рисунок Н. ГРИШИНА к повести Богомила Райнова «Человек возвращается из прошлого».


Господин Никто

Главный герой шпионского сериала Б. Райнова Эмиль Боев — классический тип резидента с хорошо подготовленной «легендой». Двойная игра, противостояние, а иногда и сотрудничество представителей различных разведок в центре романов известного болгарского писателя.


Что может быть лучше плохой погоды?

Кто бы мог подумать, что солидная западная фирма «Зодиак» на самом деле является прикрытием для центра шпионажа за странами Восточной Европы? Но у болгарской госбезопасности сомнений нет — сначала сотрудник этой фирмы Карло Моранди пытается возобновить контакты с завербованным американцами еще до социализма болгарским гражданином, а потом в Италии убивают болгарского разведчика Любо по прозвищу «Дьявол», которому было поручено расследовать деятельность Моранди. Теперь расследование продолжает Эмиль Боев, на глазах у которого и был убит его друг Любо.


Утро — еще не день

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Поговорим о странностях любви

Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.


Искусство воскрешения

Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.


Желание исчезнуть

 Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.


Бунтарка

С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.


Записки учительницы

Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Москва: место встречи

Миуссы Людмилы Улицкой и Ольги Трифоновой, Ленгоры Дмитрия Быкова, ВДНХ Дмитрия Глуховского, «тучерез» в Гнездниковском переулке Марины Москвиной, Матвеевское (оно же Ближняя дача) Александра Архангельского, Рождественка Андрея Макаревича, Ордынка Сергея Шаргунова… У каждого своя история и своя Москва, но на пересечении узких переулков и шумных проспектов так легко найти место встречи!Все тексты написаны специально для этой книги.Книга иллюстрирована московскими акварелями Алёны Дергилёвой.


О любви. Истории и рассказы

Этот сборник составлен из историй, присланных на конкурс «О любви…» в рамках проекта «Народная книга». Мы предложили поделиться воспоминаниями об этом чувстве в самом широком его понимании. Лучшие истории мы публикуем в настоящем издании.Также в книгу вошли рассказы о любви известных писателей, таких как Марина Степнова, Майя Кучерская, Наринэ Абгарян и др.


Удивительные истории о бабушках и дедушках

Марковна расследует пропажу алмазов. Потерявшая силу Лариса обучает внука колдовать. Саньке переходят бабушкины способности к проклятиям, и теперь ее семье угрожает опасность. Васютку Андреева похитили из детского сада. А Борис Аркадьевич отправляется в прошлое ради любимой сайры в масле. Все истории разные, но их объединяет одно — все они о бабушках и дедушках. Смешных, грустных, по-детски наивных и удивительно мудрых. Главное — о любимых. О том, как признаются в любви при помощи классиков, как спасают отчаявшихся людей самыми ужасными в мире стихами, как с помощью дверей попадают в другие миры и как дожидаются внуков в старой заброшенной квартире. Удивительные истории.


Тяжелый путь к сердцу через желудок

Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!