Новеллы - [48]

— Понятно, понятно! — сказал сэр Уильям Хоу, к которому вернулось его привычное хладнокровие. — Это, верно, вступление к какой-то маскарадной затее. Не будем вмешиваться.

Тут в парадном зале вдруг обнаружилась новая фигура, хотя откуда она появилась, этого не мог бы сказать никто из участников пестрого маскарада, заполнивших комнаты. Это был мужчина, одетый в старомодный костюм из черной шерстяной материи и всем своим видом напоминавший мажордома или дворецкого какого-нибудь английского вельможи или богатого помещика. Не говоря ни слова, он проследовал к наружным дверям и, распахнув их настежь, встал сбоку, лицом к парадной лестнице, словно ожидая выхода какой-то важной особы. Тотчас же музыка на улице зазвучала еще громче, протяжным, горестным призывом. Взоры сэра Уильяма Хоу и его гостей обратились к лестнице, и вот на верхней ее площадке показались несколько фигур, направлявшихся к выходу. Впереди шел человек с суровым, мрачным лицом, в шляпе с высокой тульей, надетой поверх черной ермолки, в темном плаще и ботфортах, доходивших почти до бедер. В правой руке у него была шпага, в левой — Библия; кроме того, он локтем прижимал к себе свернутое знамя, все продырявленное и в лохмотьях, в котором, однако, можно было узнать знамя Англии. За ним следовал другой, обличья не столь строгого, хоть и исполненный достоинства, в черном атласном камзоле, штанах в обтяжку и в мантии тисненого, бархата; широкий гофрированный воротник подпирал его бороду, в руке он держал скатанный в трубку манускрипт. Третьим был молодой человек, сразу приковывавший внимание своей характерной наружностью и манерами; у него был лоб мыслителя, а в сосредоточенном взгляде вспыхивал порой восторженный огонь; как и его спутники, он был одет в платье старинного покроя, а на воротнике у него виднелось кровавое пятно. За этими тремя шли еще трое или четверо, все, судя по их осанке, — люди, облеченные властью и высокопоставленные, державшиеся так, как если бы они привыкли к любопытству толпы. Зрители, теснившиеся в дверях парадного зала, решили, что все эти лица спускались вниз, чтобы примкнуть к таинственному погребальному кортежу, остановившемуся перед замком; этому, однако, противоречило выражение торжества, с которым они взмахивали руками, перед тем как переступить порог и скрыться из виду.

— Что означает эта дьявольщина? — пробормотал сэр Уильям Хоу, обращаясь к джентльмену, стоявшему рядом. — Шествие цареубийц, осудивших на казнь короля-мученика Карла?

— Это, — отозвался полковник Джолиф, едва ли не в первый раз за весь вечер нарушая молчание, — это, если я правильно понял, пуританские губернаторы Массачусетса, правители старой демократической общины — Эндикотт со знаменем, с которого он сорвал эмблему подчинения, и Уинтроп, и сэр Генри Вейн, а также Дадли, Хейнс, Беллингем и Леверетт.

— А почему у этого молодого человека на воротнике кровь? — спросила мисс Джолиф.

— Потому, — ответил ей дед, — что в свое время эта голова, одна из мудрейших в Англии, легла на плаху за идею свободы.

— Ваше превосходительство, не прикажете ли вызвать стражу? — шепотом спросил лорд Перси, подошедший вместе с другими английскими офицерами поближе к генералу. — Как знать? Может быть, под этим маскарадом скрывается мятежный заговор.

— Пустое! Нам нечего бояться, — беспечно возразил сэр Уильям Хоу. — В самом худшем случае это не более чем дерзкая шутка, и довольно плоская к тому же. Но будь она даже образцом язвительности и остроумия, самое разумное для нас — ответить на нее смехом. Но смотрите! Вон еще идут!

Новая группа фигур спускалась с лестницы. Ее возглавлял почтенный седобородый патриарх, посохом нащупывающий путь. За ним, вытянув вперед руку в железной перчатке, словно желая схватить старца за плечо, торопился высокий воин в шлеме, украшенном перьями, в блестящем панцире и с длинной шпагой, громыхавшей по ступеням. Следующим был тучный человек в богатой одежде придворного вельможи, но отнюдь не с вельможной повадкой; шел он вразвалку, как ходят моряки, а ненароком споткнувшись на лестнице, сразу рассвирепел и довольно явственно выбранился. Шествие замыкал аристократического вида джентльмен в завитом парике, каких можно увидеть на портретах времен королевы Анны или даже более ранней эпохи; на груди его кафтана была вышита звезда. По дороге он беспрестанно отвешивал изысканные и льстивые поклоны во все стороны, но, дойдя до двери, в отличие от губернаторов-пуритан, заломил руки в жесте отчаяния.

— Дорогой доктор Байлз, прошу вас взять на себя роль греческого хора, сказал сэр Уильям Хоу. — Кто эти особы?

— Увы, ваше превосходительство, они, видимо, принадлежат к более ранним поколениям, чем мое, — ответил священник. — Но вот наш друг полковник, без сомнения, был с ними на дружеской ноге.

— Нет, я никого из них не видал при жизни, — сказал полковник Джолиф серьезным тоном, — хотя мне довелось беседовать лично со многими правителями этой страны, и я надеюсь приветствовать своим стариковским благословением еще одного, прежде чем сойду в могилу. Но вы спрашиваете об этих лицах. Почтенный старец, как я полагаю, — Брэдстрит, последний из губернаторов-пуритан, правивший здесь, когда ему было девяносто лет или около того. За ним идет сэр Эдмунд Эндрос, жестокий тиран — любой школьник Новой Англии вам это скажет; именно потому он и был свергнут народом с высокого места, которое занимал, и заточен в темницу. Следующий — сэр Уильям Фиппс, пастух, бочар, шкипер и затем губернатор. Побольше бы его соотечественников, выйдя из таких же низов, достигло таких же высот! И, наконец, последним мы видели любезного графа Белламонта, который правил нами при короле Вильгельме.