Новеллино - [148]

Посланец, несмотря на свой нежный возраст, обладал зрелым умом и, рассудив, что в этом письме может идти речь только о скверных вещах, нарушил полученный им приказ и, быстро направившись к своему господину графу, передал ему письмо и поручение. Граф д’Арманьяк взял у него письмо и прочитал его, и как велико было его ужасное, никогда доселе не испытанное горе, когда он узнал о распутном и постыдном желании своей единственной дочери, это сможет понять всякое благородное сердце, чуждое низости и подлости. Находясь в столь трудном положении, он обдумал много различных способов, как бы осмотрительно подвергнуть скверную дочь заслуженному наказанию. И, не остановившись ни на каком определенном решении, он задумал — после того как с невыносимой скорбью узнал превзошедшую всякие ожидания порочность дочери — сначала подвергнуть испытанию добродетель и любезность доброго рыцаря, а затем уже поступить сообразно с тем, как обернется дело. Он осторожно запечатал письмо, отдал его милому пажу и приказал отнести его, согласно полученному от дамы приказанию, к мессеру Ариэте, а затем, по получении ответа, возвратиться к нему. Паж поспешно выполнил поручение, и испанский рыцарь, благосклонно приняв письмо, прочел его содержание; и хотя он с самых первых попыток девушки вплоть до этого мгновения тщательно обдумывал все плохие и хорошие последствия, которые это дело могло для него иметь, он все же, не изменяя принятого решения, рассудил упорно держаться добродетели. И, прочно вооружившись ею, он взял лист бумаги и пристойным и благородным образом ответил подробно на ее письмо, закончив тем, что уж лучше пусть она изберет для себя любой вид насильственной смерти, нежели он уязвит или чем-либо запятнает честь своего господина графа, делом или хотя бы помышлением. Однако, опасаясь природных злых наклонностей подлого женского пола, он не хотел совершенно ее ожесточить, ибо когда такие великие мастерицы видят, что они отвергнуты и осмеяны своими возлюбленными, то они имеют обыкновение яростно наносить свирепые и смертельные удары. Потому, решив подать ей какую-либо слабую и несбыточную надежду, он написал (отлично понимая неравенство их положений), что если она сможет получить его в супруги от своего отца, а не каким-либо иным способом, то в этом случае он сможет удовлетворить ее желание; а иначе пусть она выбросит из головы эту прихоть, ибо при мысли о почестях и одолжениях, полученных им от ее отца, никакая чрезвычайная красота, никакое высокое положение, никакое количество сокровищ не будет достаточным для того, чтобы он согласился запятнать свою добродетель. Запечатав письмо, он отдал его разумному пажу и с немалыми душевными муками, беспокойными мыслями и страхом стал ждать, какой дурной исход будет иметь это дело.

Паж отнес ответ своему господину, и когда тот внимательно с ним ознакомился, то владевший им ранее гнев и душевная скорбь исчезли перед проявлением добродетели столь горячо любимого им рыцаря — такой великой добродетели, что она не только внушила ему желание по-прежнему уважать рыцаря, но изгнала из его сердца всякое намерение строго наказать любимую дочь и побудила снова сделаться к ней благосклонным, милостивым и великодушным. Укрепившись в таком похвальном намерении, он, не говоря ни слова ни дочери, ни кому-либо другому, поспешно отправился к королю и полностью рассказал ему все это дело с начала до конца, а также свое новое решение, попросив короля милостиво сообщить ему, что он думает об этом и как он желал бы поступить. Король, который был государем мудрым и благоразумным, нашел, что порочная женская натура не проявилась здесь никаким особенным или необычным образом; зато он был изумлен и прямо-таки поражен великой душевной силой и стойкостью рыцаря, проявленными им в таком удивительном испытании, и заключил, что его доблесть и положение должны быть более значительными, чем он считал доселе. И после того как они подробно и всесторонне обсудили это дело, король убедил графа и приказал ему без всякого промедления привести в исполнение свое столь похвальное решение. Послали за рыцарем, и, когда тот немедленно явился, все трое заперлись в комнате, и король так начал свою речь:

— Дражайший наш Ариэте! Ввиду того что с самого начала твоей службы под начальством графа ты проявил множество доблестей, как-то: отвагу, сдержанность и благоразумие в целом ряде различных памятных деяний, то тебе оставалось только проявить внутреннюю твердость и подлинную душевную добродетель для того, чтобы выказать себя вполне безупречным и совершенным рыцарем. И только что выдержанным испытанием ты убедил нас и в том и в другом, мы за это навеки обязаны тебе и готовы отдать все имущество, которым мы владеем; к тому же чувство долга, а также бессмертные доблести, проявленные тобою на войне и в мире, заставляют нас дать тебе такую награду, чтобы и современники и потомки одобрили нашу благодарность и почтили вечной памятью тебя как образец добродетели.

Сказав это, король точно изложил ему то, что предлагала дочь графа в своем письме, и то, что Ариэте ей на это ответил, вместе со всем остальным, что он узнал об этом деле, а затем сказал: