Новая земля и новое небо - [8]

реального положения вещей. В конце XIII века Парижский университет дважды собирался, чтобы разобрать данный вопрос. Основная претензия к Аристотелю звучала следующим образом: нельзя непротиворечивость принимать за доказательство истинности, ибо это умоляет свободу Творца. Бог — свободная личность, а Его личность потому и свободна, что не скована даже формальной логикой. И если мы хотим узнать, как устроен Богом данный мир, то мы можем пользоваться инструментом логики, но не апеллировать к ней как к последней инстанции. Апеллировать же мы должны непосредственно к самому миру — как непосредственному творению Бога, иначе говоря, мы должны без предвзятости обратиться к природе, т. е. прибегнуть к эксперименту. Так родилась новая наука, радикально отличная от натурфилософии Античности.

Человек, дерзающий претендовать на обладание божественными энергиями, должен в какой-то степени представлять, что же такое Божественное. Исследуя на основании Откровения, что такое Бог, он, трансцендируя собственное естество и мышление, постигает непростые смыслы. Из всего этого возникало новое, сложное мышление современного человека. Только современного не в смысле культуры модерна в его сегодняшнем понимании, а современного в том смысле, как это слово употребляли новые христиане: формировалось новое мышление, рождалась новый народ и обустраивался новый мир. Впрочем, эту тему мы уже затрагивали в начале беседы. Вообще, христианский стиль мышления — основанный на тринитарной логике, халкидонской логике — который утверждался в первом тысячелетии на Вселенских соборах, совершил ряд удивительных открытий. Результаты этого процесса настолько органично впитаны тканью современной цивилизации, что слишком часто нам, без дополнительного комментария, трудно оценить их революционность и новизну (хотя бы в отношении вышеописанного генезиса новоевропейской науки — как развития, точнее аппликации догм вполне определенного, христианского, богословия).

Христианский мир первого тысячелетия создал на Западе и Востоке Европы два революционных ареала, таивших возможность цивилизационно-культурного прочтения нелинейных кодов бытия. В западноевропейской среде это была культура Прованса, культура "миннэ", растворившаяся и деградировавшая затем в манихейской механистичности альбигойского гностицизма. На Востоке — таковыми были искры исихастской культуры Византии, которая активно развивалась с XI, но так и не успела породить собственную культурно-цивилизационную оболочку. В XV веке Византия прекратила существование. Россия многое унаследовала от Византии, но боюсь, основной дар Второго Рима был утрачен: в реальной истории России эта линия (представленная Нилом Сорским и культурой нестяжательства) была прервана, от чего также проистекло много следствий…

В развитии цивилизации прочерчивается сейчас контур критической ситуации, когда, с одной стороны, личность выходит на некий генеральный (социальный) пик, но здесь же — и путь ее нисхождения, возможность грандиозного провала.

Личность современного человека лишена забрала запретов традиционного общества, она равно открыта добру и злу; если в традиционном обществе доминировали охранительные механизмы, которые сдерживали благие и деструктивные новации, то снятие этих механизмов создает простор как для конструктивных, так и для деструктивных проектов. В подобных условиях и возникает племя гибких, сетевых организованностей, объединяющих освобожденных от запретов традиционного общества пассионарных личностей, действующих по собственным умонастроениям и обладающих доступом к инструментарию, недоступному человеку прежних времен. Прежние институциональные организмы эпохи Нового времени страдали механистичностю, темпы их действия были "как в замедленном кино". Сейчас явно изменилась скорость социального времени, кроме того, оно расщепилось: колоссальное ускорение в одних социальных пространствах соприсутствует с иными, замедленными ритмами. И подчас люди, живущие в непосредственной близости друг от друга, существуют тем не менее в разных временных регистрах.

Заметна также геокультурная диффузия социального пространства. Тот синкретизм культур, который наблюдается в современном мире — когда в одном обществе сосуществуют люди разных фундаментальных культурных ориентаций, христианской, мусульманской, языческой, — они живут в разных слоях социального (и личного) пространства, в его разных культурных измерениях. Мир, сохраняя внешнюю оболочку "глобализации", внутренне раздроблен, полимерен. Одна из основных проблем глобальной безопасности, связана с тем, что многие достижения христианской цивилизации — которые создавались в системе сдержек и противовесов, характерных для данной культуры, — переходят в настоящее время в руки других культур, имеющих иные ценности и ориентиры. И возможно, в рамках некоторых культур понятие коллективной угрозы воспринимается совершенно по-иному, точно так же, как и понятие деструкции.

Доктрина сдерживания, угроза взаимного уничтожения — все это имело смысл в рамках определенной культуры и в условиях, когда данная культура (пусть и в различных версиях) контролировала остальной мир. И США, и СССР существовали в рамках очень по различному прочитанных прописей христианской цивилизации, через ряд посреднических механизмов — той же культуры Просвещения, к примеру… Культура же транснациональных амбициозных корпораций задает совершенно иную логику действий, девальвируя, к примеру, национально-географические реалии. Подобное смешение социальных пространств и времен на пороге XXI века, означает рождение новой социальной среды действия, которую я оцениваю, как новый статус общества по отношению к статусу