Новая земля и новое небо - [2]

Сейчас имеет место схожая трансформационная ситуация, но она разворачивается в иной системе координат. Во-первых, несмотря на присутствие аналога "переселения народов" нет отчетливого краха прежней цивилизации, ее материальной культуры. Наоборот, цивилизация вроде бы переживает стремительное развитие и производит впечатляющие реалии, которые называются постиндустриальными, высокоиндустриальными, сверхиндустриальными, скажем, системы мгновенной коммуникации, генетические и биотехнологические изделия, новые средства проекции силы, высокоточные военные технологии и т. п., — т. е. цивилизационный организм продолжает существовать и эффективно функционировать. И, тем не менее, знаки кардинальных перемен налицо.

В последней трети прошлого века влиятельные позиции в обществе стала занимать новая плеяда людей, "новый класс", органично связанный с постиндустриальным укладом и враждебный прежнему порядку вещей. Его представители, фактически, заключили стратегический союз с частью "третьего сословия" (прежде всего с финансовым капиталом), занявшись масштабной перестройкой мира. Постиндустриальная элита создает и обустраивает собственную социальную инфраструктуру, которая, во-первых, транснациональна, а во-вторых, основывается на новом типе институтов — гибких организованностях, социоконгломератах, которые я определяю как амбициозные корпорации, преследующие не столько экономические, сколько социополитические и культурные цели.

Тут происходит много коллизий и трансформаций. Индустриальная, промышленная экономика шаг за шагом уступает место искусству постиндустриальных системных операций: таких, скажем, как новые мировые деньги, глобальный долг, перераспределение мировых ресурсов и дохода, управление рисками, контролируемая деструкция и т. п. В политической сфере гражданское общество постепенно вытесняется феноменом массового общества, институты представительной демократии и публичной политики замещаются "демократией управляемой", принцип разделения властей размывается, возникают иные весьма влиятельные, хотя и неформальные или "полуформальные" центры власти. В сфере международных отношение вестфальская система их организации и соответствующая геометрия международно-правового поля заменяется иерархией международных регулирующих органов, единой властной вертикалью и другими весомыми новациями.

Новая социальная антропология содержит один странный компонент, знакомый, впрочем, по процессам самоорганизации сетевых организаций (присутствовавший, кстати, и в генезисе христианского мира), — принцип взаимной симпатии. Симпатия — глубинное понятие, слово обозначает не только эмоциональное состояние, данный термин в свое время употребляли алхимики (одни из первых представителей "четвертого сословия") — это метафизически обоснованное гармоничное сочетание, совпадение людей по внутреннему целеполаганию, соучастие в едином — как сказали бы сейчас — проекте. Гармоничное созвучие в хорошо темперированном проектном пространстве естественным образом оформляет, "кристаллизует" гибкие и динамичные организованности, т. е. деятельные конгломераты, оформленные не столько институциональным образом, сколько технологически и идеологически. Гибкие, потому что это не учреждения в привычном понимании (хотя иногда это могут быть и учреждения). И не корпорации в прежнем понимании (хотя это могут быть и корпорации). Это своего рода пластичный "холдинг людей", сумма их формальных и неформальных контрактов, "симпатичных дерзновений", причем деятельность этого организационного роя — что существенно — эффективна еще и потому, поскольку она оперирует современным индустриальным и постиндустриальным инструментарием — техническими, технологическими, финансовыми, организационными и прочими средствами мультиплицированной и форсированной проекции действия.

Вся эта пестрая компания ведет интенсивную борьбу за новую землю, перестраивая мир (прежде всего в финансово-правовом и информационно-культурном отношениях), причем далеко не всегда ее деятельность носит публичный характер. Если прежние структуры, стремясь утвердиться в социальной реальности, громко заявляли о себе и претендовали на определенную в ней нишу, то новая социальная протоплазма тяготеет, скорее, к анонимности, предпочитая действовать поверх существующих социоконструкций.

С позиций прежней оргструктуры тут возникает интересный эффект, основанной как раз на предрасположенности новых организованностей к неформальным схем деятельности и их тяге к анонимности. Их присутствие подчас просто не улавливается имеющимся в наличие социологическим и политологическим инструментарием, не "прочитываются" им, пока не наступает момент прямой коммуникации или конфронтации. Амбициозные корпорации проявляются преимущественно в действии, а не в социальных текстах и ярлыках. Поэтому ряд процессов современного мира приобретает анонимный характер, что косвенно указывает на дефектность привычной социальной картографии, неполноту ее семантики, в том числе сложившегося в прошлом веке категориального аппарата и теоретических схем политологии.