Новая система - [11]

Фредерик. А, человек без сердца всегда все стерпит. И подумать только — ты мог это сделать! Выступить против нас, никогда не причинивших тебе зла; против меня, да — против меня, а ведь мы всегда были вместе до тех лет, что ты пропутешествовал. И как же я радовался, когда узнал, что ты, наконец, возвращаешься домой

Xанс. Спасибо, Фредерик!

Фредерик. И вот приезжаешь, едва здороваешься с нами, потом не заходишь ни разу, а затем — присылаешь эту книгу, и похоже на то, что ты написал ее еще там, до приезда домой.

Ханс. Да, я написал ее там.

Фредерик. По сведениям и расчетам твоего отца?

Ханс. По всем ведомственным материалам.

Фредерик. А частные материалы?

Ханс. Приходилось и их привлекать.

Фредерик. И ты присылаешь книгу, не предупредив об ее выходе, отцу, сестре, мне. За сестру мне обид­ней всего.

Ханс. Могу я ответить тебе?

Фредерик. Взглянул бы ты на Карен! Наверно, тогда ты бы понял, что сделал.

Xанс. Фредерик...

Фредерик. Неужели ты хоть на минуту мог забыть, что ее-то задеваешь больше всего?!

Ханс. Я дал себе слово, что не увижусь ни с Карен, ни с тобой, ни с отцом твоим, пока книга не выйдет. Я не мог возвратиться домой, не исполнив того, что было моим непременным долгом,— чего бы это мне ни стоило.

Фредерик. Да ты что, совсем спятил? Неужели ты еще думал, что кто-нибудь из нас станет с тобою знаться после этого?

Ханс. Я думал, что через некоторое время вы лучше поймете, какую цель я себе поставил, и увидите, что я ничего плохого не сделал.

Фредерик. Ах, не надо громких слов!

Ханс. Мне было ясно, — я так и написал, — что дело идет об ошибке, которая дорого стоит, о несчастной ошибке, замалчивать которую — преступление. Твоему отцу есть чем гордиться и помимо «новой системы».

Фредерик. Да, красиво говоришь. И ты думаешь что мы можем удовлетвориться этим утешением после того как ты отнял у отца то, чем он в жизни более всего гордился?

Ханс. А если тут нечем было гордиться, Фредерик?

Фредерик. Ну, это ты кому-нибудь втолковывай, но не мне. Нет, Ханс, давай поговорим начистоту! Все дело в твоем честолюбии, оно заставило тебя всем пренебречь

Ханс. Может быть, я ошибся...

Фредерик. Да, ошибся!

Xанс. Но когда я вернулся домой и увидел, во что превратился отец, когда я подумал, что ты не предупредил меня об этом...

Фредерик. А чем бы это помогло?

Ханс. Если бы это был твой отец, а я бы.

Фредерик. Нет, постой: давай-ка не сравнивать твоего отца с моим. Это уже смешно!

Ханс. Вот, вот! А теперь постарайся понять что дружба такого сорта мне больше не нужна. А здесь и еще кое-что открылось.

Фредерик. Вот как?

Ханс. В детстве мы играли: вы с сестрою и я — с одной маленькой девочкой, как говорится, из простых Но она была самым красивым ребенком из всех, что я видел и она была благородной девочкой: она ведь потом трудом своих рук содержала свою мать.

Фредерик. Слушай, это не твое дело.

Ханс. Это мое дело, когда я решаю вопрос, знаться ли мне с тобою впредь, или нет.

Фредерик. Что ты говоришь?.. Как ты смеешь?

Ханс. Если бы ты на ней женился.

Фредерик. Это мое дело! Впрочем, не следует думать, будто я не хочу жениться на ней. Тут виноваты другие люди, в том числе и она сама.

Ханс. Да, она слишком горда, чтоб позволить жениться на себе из жалости.

Фредерик. Довольно! Твой проповеди я издавна знаю. Не суй свой нос в чужие дела. Займись лучше своими собственными.

Xанс. Попытаюсь!

Фредерик. Вот что?! А знаешь ли ты, в каком состоянии отчетность твоего отца? Да в таком, что, вернее всего, будет создана чрезвычайная комиссия для ревизии!

Ханс. Что ты говоришь? Моего отца подозревают в...

Фредерик. А, чувствуешь, каково слышать грязные вещи о своем отце?!

Ханс. Но это несправедливая, вздорная болтовня!

Фредерик. Как и твоя.

Ханс. Что? Я занимаюсь вздорной болтовней?! Докажи!

Фредерик. Доказательства заключены уже в тех официальных документах, которые ты извратил.

Ханс. Извратил, говоришь?

Фредерик. Знаешь, что больше всего говорят о твоей книге? Говорят, что она задумана, чтобы покрыть художества твоего отца. Он знал, что вот-вот назначат ревизию, и вы издали книгу, чтобы ревизия выглядела местью.

Xанс. Ах, так вот как? Вот ваш козырь! Какая мерзость! Ведь это снова доведет отца до крайности...

Фредерик. Значит, задело? А на что, позволь спросить, он живет? Без пенсии? Здесь есть чему удивиться, поверь.

Xанс. Нет, это уже слишком. У отца есть недостатки, конечно, но он человек чести.

Фредерик. Да ну?

Ханс. Мой отец, да будет тебе известно, никогда не соблазнял простую девушку, чтоб бросить ее потом — только для карьеры.

Фредерик. Ханс!

Ханс. И он не смог бы дать погибнуть человеку — только из соображений приличия.

Фредерик. Как ты смеешь...

Ханс. Да, он еще и никогда не был бы в состоянии ввести в жизнь заведомо неправильную систему — только из честолюбия. Вот тебе ваша семья и ваша мораль.

Фредерик (бросается на него). Тебе за это...

(Опускает руки.)

(Молчание.)

Ханс (поправляя одежду). Ты еще не бросил свои мальчишеские выходки?

Фредерик. Я тебя прошу — не дразни меня!

Ханс. Ты становишься таким всякий раз, как только услышишь правду. Это я уже давно знаю.

Фредерик. Сейчас ты узнаешь еще кое-что. Или ты докажешь мне сейчас, здесь же, что мой отец ввел в жизнь заведомо неправильную систему, или тебе придется плохо.