Новая религия - [3]

В свете этого события Мартин предложил прихожанам временно воздержаться от миссионерской работы.

— Давайте-ка свернемся и сосредоточимся на окружающем нас сообществе, — произнес он в конце проповеди, посвященной тому, как можно помочь ближнему, если не спускать с него глаз.

— Давайте вытащим бревно из собственного глаза, — согласилась миссис Фробишер. — Я сама в первую же очередь, проведу патрулирование. И доложу об этом на следующую пятницу.

Пятницу омрачили неприятные новости. Большая часть жителей улицы Крессент были готовы к сотрудничеству. Они с готовностью соглашались пропалывать сорняки, бороться с незаконной собачьей дефекацией и парковкой. Однако Мартин был совсем не удивлен, что Люсьен упорно не подчинялся требованиям. Он даже позволял себе нецензурно выражаться в адрес миссионеров. Мартин размял спину и расправил свою новую митру.

Разве мы будем мириться с этим? — спросил он.

Нет, — эхом ответили прихожане.

Приведите его ко мне, — приказал Мартин.

Раджив сначала было рассмеялся, но быстро умолк, наткнувшись на осуждающую тишину. Миссис Фробишер вышла вперед.

Я пойду за ним, — заявила она. К ней тут же присоединились Джесси, Джонатан и сосед Альфред, который изначально пришел с просьбой о спонсировании школьной велосипедной гонки, но тут же забыл об этом, соблазнившись сырными палочками. Миссис Фробишер повела за собой свою команду через всю улицу. Оставшиеся прихожане остались ждать, сгрудившись над сосисками барбекю. Только Раджив испарился.

Через десять минут Люсьена втащили на террасу. Волосы его были растрепаны, а лицо — пунцовым. Мартин был заинтригован. Ах, этот всемогущий, насмехающийся, наглый Люсьен! Вот его привели по приказу Мартина к нему на террасу, чтобы привести в исполнение его требования. Представляя, что у него в руках сверкающий меч, он вознес над ним первое, что попалось ему под руку.

— Как ты, дебилоид, смеешь тыкать мне в лицо этими чертовыми щипцами, — заверещал Люсьен. — И пусть эти обезьяны отпустят меня!

— Согласен ли ты, Люсьен Марксбери, соблюдать правила, предписанные Религиозным Орденом Ричмонда? — томно произнес Мартин.

— Черта с два! Ну, и что ты сделаешь, чтобы заставить меня повиноваться? — усмехнулся Люсьен. Мартин отвернулся от него. Щипцами из мангала он выудил раскаленный уголек. Все прихожане ахнули. И тут он приблизился к Люсьену.

— Ты уверен? — спросил он.

Люсьен попятился назад, но его держали так крепко, что он не смог двинуться дальше.

— Может на руку, Брат Мартин? — предположила миссис Фробишер и начала расстегивать манжету рубашки Люсьена. Когда Мартин приблизился еще на один шаг к Люсьену, на краю террасы завязалась потасовка. Сверкнула вспышка фотоаппарата. Мартин вздрогнул и обернулся.

— Я позвонил в полицию, — заявил Макс, тыча фотоаппаратом в Мартина. — Они приедут сюда с минуты на минуту. Еще один шаг к отцу — и тебя поразит смертоносное оружие. — Снова фотовспышка. Мартин заморгал, пытаясь прийти в себя.

— Отпустите его, — приказал он миссис Фробишер. Она уже отпустила руку Люсьена.

— Не думайте, что на этом все закончилось, — сказал Люсьен. Потом развернулся и заковылял к выходу.

Когда приехала полиция, инцидент уже был исчерпан. Люсьен решил не подавать иск. Однако в «Хронике» на треть страницы была напечатана фотография, которая изображала жителя Бата, облаченного в рясу священника, угрожающе размахивающего раскаленным углем. К фотографии прилагалась насмешливая подпись «Возлюби соседа своего», и далее читателей предупреждали, что угли для барбекю могут быть обжигающими. После этого инцидента приход Мартина значительно поредел. Большинству жителей было стыдно. Некоторые видели, как миссис Фробишер извинялась перед Люсьеном. Мартин отнесся ко всему философски. Возможно, популярностью своей религии он обязан пятничным развлечениям в Бате. Он присоединился к местному театральному кружку, где должен был играть викария в следующей постановке.

Когда его спрашивали, Мартин всегда отвечал, что он усвоил урок. Но иногда он мысленно возвращается в прошлое и улыбается, вспоминая, как однажды популярный и успешный Люсьен Марксбери смотрел на него с неподдельным ужасом.

перевод А.Кайа