Новая Орда - [12]

На второй же день после приезда Егор позвал в свою горницу Федьку – некогда челядинца беглого, а ныне ж человека солидного, землицей за верную службу пожалованного, землицей не пустой – с деревенькой, и пусть в деревеньке той всего один двор, что с того-то? Несмотря на молодость, Федька от даров таких не возгордился и преданность свою не раз уже делом доказывал… и хлыновцев многих знал, потому и выбор пал на него.

– Звали, господине? – войдя в горницу, юноша снял беличью шапку и глубоко поклонился.

– Звал, звал, – князь оторвался от принесенных управителем-тиуном берестяных грамот и гостеприимно махнул рукой на лавку. – Проходи, садись, Федя. Как деревенька твоя, мужички худые не балуют ли?

Федька улыбнулся:

– Да не балуют. Я ж сам из таких, нешто забыл, княже?

– Да на тебя глядя, не вспомнишь.

Еще раз взглянув на вошедшего, Егор покачал головой – вряд ли кто признал бы сейчас в этом высоком богато одетом парне бывшего домового раба. Все при всем: и красивый темно-синий кафтан, длинный, почти до голенищ, и пояс с кинжалом с ручкой златой – кстати, княжий подарок, – и волосы длинные темно-русые причесаны – волосок к волоску, кожа, правда, смуглая, зато глаза светлые – жемчугами… всем пригож отрок!

– Слышь, Федя, а ты невесту-то себе не присмотрел часом?

Юноша смутился, повел глазами по сторонам, и князь не стал настаивать на ответе, да и спрашивал-то просто так, для беседы.

– Вот что, Федор, – Вожников понизил голос почти до шепота, хоть и знал – некому тут его разговоры подслушивать… окромя верной супруги, но то другое дело. – Поедешь в Хлынов, к атаманам. Письмишко тебе дам, да на словах кое-что обскажешь – о том нынче поговорим. Пусть войско дадут, по весне, как лед сойдет, отправят к Итиль-реке, к Волге, там и моя ватага будет – у Борисычей, в Нижнем, оставлю, пусть ждут до весны.

– Почему до весны? – удивился Федя. – Разве ж, господине, нельзя на поганую Орду по зиме ударить?

– Хлопотно по зиме, неспешно, по реке-то и нам, и хлыновцам куда как сподручнее будет. – Егор наставительно поднял вверх указательный палец: – Да и ладьи нам за зиму построить надо, и немало – не тащить же из Новгорода? Серебришко, слава Господу, есть – выстроим. Пусть и задержка, да без ладей-то как?

Юноша задумчиво покивал:

– Ага, ага, понимаю… Значит, наши-то ватажники у нижегородских князей зимовать будут?

– У них. Только ты хлыновским атаманам покуда про то не говори – рано.

– А коли спросят?

– А коли спросят, скажи, мол, к весне ближе решит князь, где ватагам встретиться. Главное сейчас – согласием их заручиться. Про долю их я в письме отписал, а ты в том не уполномочен.

– Что, княже?

– Слова своего не имеешь.

Отдав последние наставления Федору, Вожников хотел было спуститься вниз, во двор, да, проверив хозяйским глазом недавно выстроенную угловую башню, нанести визит в гостевые хоромы, предоставленные нынче царевичу Яндызу со свитой. Князь уже накинул на плечи теплый, подбитый волчьим мехом плащ – на улице-то за последнюю неделю похолодало изрядно, как и должно быть в декабре – однако спуститься с крыльца не успел, нагнала черноглазая хохотушка Палашка – сенная девка Еленки. Поклонилась в пояс:

– Дозволь, князюшко, слово молвить.

Егор пожал плечами:

– Ну, молви.

– Княгинюшка к себе кличет, видеть хочет.

– Встала, значит?

Молодой человек улыбнулся – утром поднялся осторожно, беременную супругу будить не стал, вот и проспала голубушка аж до обеда почти.

Отпустив Палашку, Егор бросил на лавку плащ и быстро прошел в опочивальню. К его удивлению, Елена уже была одета – синее длинное платье тонкого шерстяного сукна, поверх накинут легкий распашной кафтан ордынского кроя с разрезными, завязанными сзади рукавами – летник, желтый, с красной опушкой и маленькими золотыми пуговицами. Платье очень Еленке шло, особенно – к васильковым глазам, ну а летник – тот к волосам золотистым, коих юная княгинюшка вовсе не стеснялась и вопреки всем традициям под убрус не прятала, разве что стягивала узким серебряным обручем. Знала – мужу волосы ее очень даже по душе… и не только мужу. А раз есть такая красота, так чего ж ее прятать-то? Местные священники да монахи, может, то и осуждали, да помалкивали – попробовали бы вякнуть, крутой нрав княгини все хорошо знали, да за глаза говаривали – внешность, мол, ангельская, а внутри-то – бес! Вот и опасались связываться.

На столе, в серебряном поставце, ярко горела свечка – если б Егор не знал свою супругу так хорошо, то подумал бы – забыла. Ан нет, не так! Ничего не забывала Еленка и ничего зря не делала.

– Поднялась уже, милая?

Подойдя, князь поцеловал супругу в уста, обнял. Елена улыбнулась, прищурилась довольно от ласки да кивнула на дальнюю стену, украшенную большим персидским ковром – для тепла, как считали слуги, но на самом деле – не только для этого. Ковер скрывал за собой дверцу, сквозь которую можно было пройти потайным ходом и в гостевые хоромы, и в дальний амбар, и даже выбраться за пределы детинца. Предосторожность по нынешним временам вовсе не лишняя.

– Идем, – княгиня откинула край ковра. – Покажу тебе кой-кого.

– Кого? – прихватив со стола горящую свечку (не зря горела-то!), Егор тщательно прикрыл за собой дверь.