Новая модель реальности - [39]

. Понимание депрессии, 2002)). Процесс мысли по Биону напоминает процесс пищеварения, так как он у младенца предшествует мышлению, и младенец вначале понимает начатки своего мышления в пищеварительной аранжировке. Мысль заглатывается, интроецируется (только вот откуда она берется?), проходит по каким-то внутренним каналам, и затем остатки мысли эвакуируются «во тьму внешнюю» (опять-таки изнутри наружу), подобно тому как эвакуируются пищевые отходы. Мысль возникает в результате претерпевания фрустрации оттого, что рядом нет груди, то есть первой и главной вещи в жизни младенца. То есть мысль, первая мысль возникает как мысль о голоде – хочется есть и хочется груди матери, матери, целостность которой пока им не осознается. Поэтому мысль, по Биону, – это плохой объект, плохая грудь, от которой нужно избавиться. Как от нее избавиться? Путем проективной идентификации. Для этого ее нужно изгнать и поместить в контейнер, опять-таки внутрь матери, как бы вернуть свое рождение матери обратно и оставить ее своим интеллектуальным калом, чтобы отравить ее из мести, что она не кормит. В этом, по-видимому, суть того, что происходит, по Мелани Кляйн, на параноидно-шизоидной позиции. Мать же, если она настроена по-доброму и креативно («умеет мечтать», по выражению Биона), может переварить этот младенческий ментальный кал, очистить его и в этом очищенном виде вернуть его младенцу, то есть как бы накормить его безопасными мыслями. Но если мать настроена «по-злому», она может бумерангом вернуть ему эти его мыслительные остатки, и тогда ему станет еще хуже, и он никогда не перейдет на депрессивную позицию; он оттолкнет свою мысль, и она измельчится в странные объекты, которые будут окружать его; и он станет галлюцинировать остатками своих мыслей. Эти два механизма взаимодействия между контейнером-матерью и контейнируемым-младенцем повторяются на протяжении всей взрослой жизни. Допустим, муж говорит жене: «Я хочу есть». Жена (трансферентный суррогат-контейнер матери) не может накормить его своей грудью, но если она «умеет мечтать», то терпеливо накормит его. Но если она занята собой и не умеет мечтать, то может холодно сказать ему, что «суп в холодильнике». Это будет соответствовать бумерангу неудачной проективной идентификации. Но человек может просто подумать:

«Я хочу есть» или «Я хочу любви и заботы», но ничего не сказать. Его мысль останется внутри него. Но является ли это мыслью? На наш взгляд, для того чтобы мысль стала мыслью в человеческом смысле, она должна быть искажена или, скорее, замаскирована речью в духе знаменитого высказывания Витгенштейна из «Трактата»:

Речь маскирует мысль. И так, что по внешней форме этой маскировки нельзя заключить о форме замаскированной мысли; поскольку внешняя форма маскировки вовсе не имеет целью выявить форму тела [Витгенштейн, 2005, 4.002].

Мысль, таким образом, не может существовать до речи и вне речи. Как можно себе представить мысль, не замаскированную проективной идентификацией речи (о том, что любая речь – это проективная идентификация, мы писали в книге «Новая модель шизофрении» [Руднев, 2012]), мысль ни на каком языке? Это невозможно. Ведь до того как человек стал говорить, он не умел мыслить. Мышление тесно связанно с постулируемым Кроу шизофреническим геном, поэтому оно в принципе психопатологично, в принципе искажено речевой проективной идентификацией. Как сказать: «Я хочу есть», – при том ничего не сказав. Как передать свое желание голода без помощи языка? Младенец, который не умеет говорить, просто кричит, но как понять, кричит ли он оттого, что хочет спать или у него что-то болит, или он на самом деле хочет есть? И все равно крик не является примитивным эквивалентом мысли. Когда муж говорит: «Я хочу есть», он невольно вызывает у супруги чувство вины. Люди, наделенные мышлением, не могут не мучить друг друга, это происходит помимо их воли. Мысль сама по себе с самого своего появления – это мучительная и мучающая мысль. Зачем человеку было бы мыслить, если бы у него было все хорошо? Сидел бы себе и смотрел телевизор! Мы выше много говорили, ссылаясь на Биона, о том, что мысль – это такое состояние сознания, когда нет вещи. Но в новой модели реальности нельзя сказать, «когда нет вещи». Если на выпуклой стороне движущейся ленты Мёбиуса есть вещь, то на вогнутой стороне она может исчезнуть, а потом вновь возникнуть. То же самое можно сказать относительно фактов, так как вещи существуют только в составе фактов. Особенностью мышления в новой модели реальности является то, что это мышление не денотатами, а смыслами. Можно было бы возразить, что любое мышление оперирует смыслами, но это не так. Если я подумал: «Пойду-ка я сегодня в кино», то с точки зрения новой модели реальности здесь нет смысла, хотя есть зачин некой наррации. Что же тогда смысл с точки зрения новой модели реальности? Смысл – это сгусток энергий, рождающийся на пересечении двух противоположных движений. Если угодно, смысл – это дизъюнктивный синтез информации и энтропии. Такой смысл возникает, например, если человек посмотрел какой-то фильм, и его жизнь от этого полностью изменилась. Но этот пример не до конца корректен. Не только человек может посмотреть фильм, но и фильм может посмотреть человека. Тот момент, когда происходит встреча энтропии «по жизни» и информации «против жизни», и является мыслью с точки зрения новой модели реальности. Эта мысль и не слово, и не вещь, и не факт, и не предложение, и в то же время она является всем этим вместе, как в знаменитой максиме из «Логико-философского трактата»: