Новая история Второй мировой - [26]

Иногда приходится слышать, что остановить танковый удар чрезвычайно просто — достаточно перехватить ключевые дороги, по которым движутся вражеские танковые колонны, и удерживать их достаточно долго — до подхода резервов. Увы, «танковая дорога» («панцерштрассе») — это вовсе не шоссе, по которому наступают танки, а в первую очередь линия питания наступающей группировки, где движутся бесчисленные колонны автомобилей с топливом, продовольствием и боеприпасами.

Конечно, танкам тоже удобнее двигаться по шоссе — так расходуется меньше топлива, менее изнашиваются гусеницы; наконец, так просто быстрее. Однако, в отличие от колесного транспорта, танки способны двигаться и по пересеченной местности, иначе они ничем не отличались бы от бронеавтомобилей.

При этом отметим важную деталь: в первом периоде войны непосредственно для прорыва обороны немцы старались танки не применять. Штурм осуществлялся пехотными подразделениями, желательно даже не принадлежащими к моторизованным частям. Эта пехота могла поддерживаться штурмовыми орудиями, которые по немецкой классификации к танковым войскам не относились. Танки полагалось вводить в «чистый прорыв».

Сделаем небольшое отступление. Иногда можно встретить утверждение, что тактика блицкрига, как и его стратегия, была рождена бедностью — отсутствием у немцев хороших танков. Дескать, если бы у немцев в 1935 году были «Тигры», никакие блицкриги никаким Гудерианам и в голову бы не пришли. Увы, это всего лишь повторение любимой немецкой легенды, объясняющей обидные поражения блестящего и непобедимого вермахта. В одном ряду с морозом, грязью и распутицей «битые немецкие генералы» очень любят вспоминать, чего у них не было — при этом, как правило, забывая перечислить, что у них было из отсутствовавшего у их противников.

Как правило, стенания о бедности и плохой оснащенности вермахта подкрепляются «наглядной» цифрой, кочующей из книги в книгу: на 22 июня 1941 года Красная Армия имела 23 тысячи танков, а вермахт — всего 3,5 тысячи. Зачастую авторы, приводящие эти цифры, забывают даже упомянуть, что первая включает все советские танки, а вторая — те машины, которые числились только в танковых частях и лишь на Восточном фронте. В реальности советское превосходство в количестве бронетехники было гораздо менее значительным — примерно 12 тысяч боеготовых пушечных танков во всех западных военных округах против порядка 5 тысяч пушечных танков у немцев и их союзников.

Но гораздо важнее то, что германская армия вторжения (даже без союзников) имела 600 тысяч автомобилей, а РККА во всех западных военных округах — лишь 150 тысяч машин. Проще говоря, против 7 тысяч «лишних» советских танков немцы выставляли 450 тысяч «лишних» автомобилей. Эти машины не только придавали вермахту несравненно более высокую маневренность — они давали возможность лучшего снабжения войск боеприпасами и продовольствием, тем самым усиливая их мощь как в обороне, так и в наступлении. Гораздо лучше иметь пушку и десять грузовиков со снарядами, нежели десять пушек — и один грузовик со снарядами на всех.

У немецких мемуаристов часто приходится слышать жалобы на то, что далеко не вся германская артиллерия была оснащена механической тягой, и значительную часть пушек приходилось возить по старинке, лошадьми. Между тем в начале 40‑х годов еще не у каждой пушки лафет был приспособлен для буксировки автомобилем или трактором. Не говоря уже о том, что в сельскохозяйственной стране корм для лошадей отыскать зачастую проще, чем топливо для машин, да и передвигаются по грязи лошадки не в пример лучше грузовиков. Именно поэтому зимой 1941/42 года под Москвой гужевая тяга для немцев неожиданно стала основной — а оставшиеся без горючего, поврежденные либо просто вмерзшие в грязь танки и грузовики пришлось бросать на дорогах, после чего они частично пополнили ряды Красной Армии. Между прочим, лошадей у вермахта на Восточном фронте к началу войны тоже было больше — два миллиона против одного у Красной Армии.

Итак, мы видим, что немцы имели сравнительно мало танков отнюдь не от бедности. Нет, они просто не делали ставку на одни лишь танки, обеспечивая боевую силу и подвижность механизированных войск другими видами техники. У Гудериана об этом и говорится, но вскользь, между строк. Между тем еще в 1931 году советский теоретик танковых войск К. Б. Калиновский отмечал, что моторизация важнее механизации (т. е. оснащенности танками):

«Вообще получается, как это ни странно, что моторизованное соединение… оснащенное соответствующими средствами разведки, обладает самостоятельностью большей, чем подобного рода механизированное соединение…

[Но] с точки зрения наступательных возможностей наступательная способность механизированного соединения выше, чем моторизованного…

Способность удерживать местность у моторизованного соединения полная, а у механизированного соединения эта способность будет равна почти нулю, сила механизированного соединения — в движении и в огне.[21]

Вот мы и добрались до главного назначения танков: они обеспечивают усиление моторизованной пехоты при операциях в глубине обороны противника, но при этом не способны к самостоятельным действиям. Поэтому процитированное выше утверждение, что «пехота поддерживает действия танковых частей, а не наоборот» является полностью ошибочным. Опыт Второй мировой войны наглядно показал, что отсечение танков от пехоты ведет к неизбежному провалу танковой атаки. При этом пехота без танков при наличии должных способностей командования и необходимого превосходства в силах способна выполнить весь спектр боевых задач — просто медленнее, с большими усилиями и более высокими потерями.