Новая имперская история Северной Евразии. Часть I - [9]

Разгром арабами войск кагана в глубине его собственной территории превратил религию из вопроса культурного и мировоззренческого в ключевой политический фактор. В 737 г. хазары не приняли ислам, но около 740 года один из хазарских полководцев и глав знатнейших родов Булан публично принял иудаизм. Как и в случае многих других обстоятельств хазарской истории, полного согласия по вопросу о дате этого события среди историков не существует, однако прямая связь между решением Булана и политической ситуацией вокруг каганата очевидна. Хазария приобретала все больше признаков централизованного раннегосударственного образования, для которого требуется картина мира, не только объединяющая всех желающих вступить в кочевую конфедерацию племен, но и проводящая четкую границу с внешним окружением. Эта картина мира должна быть пронизана представлением о четкой иерархии и неоспоримости верховной власти — во вселенной и в каганате как ее малом подобии. Ислам был религией главного противника, христианство — главного союзника, и именно поэтому эти религии непосредственных соседей не подходили на роль «официальной» религии каганата. Их принятие создавало угрозу постепенной утери политической самостоятельности (суверенитета) и культурной отдельности хазар. Выбор иудаизма высокопоставленным вождем (а значит, и главой обширного клана) был нестандартным решением (иудаизм не предполагает прозелитизма, то есть массового привлечения иноверцев), но вполне логичным с точки зрения внешних отношений Хазарии.

По мнению некоторых исследователей, опирающихся на крайне отрывочные сведения, выбор иудаизма какой-то частью хазарской знати можно также рассматривать в качестве косвенного подтверждения возросшей роли торговли в экономике Хазарского каганата. В VIII веке трансконтинентальной караванной торговлей в Евразии (от Китая до долины Роны во Франции) занимались еврейские купцы (см. карту). Некоторые источники называют их рахдонитами: возможно, от персидского выражения «знающие путь», а может быть, по названию местности в Северном Иране или даже во Франции (долина Роны на латыни — Rhodanus). Как это всегда бывает с социальными группами древности, трудно четко соотнести рахдонитов с определенной «профессией» (купцы), этнической группой (евреи) или кланом. Вероятно, корректнее всего представлять их наподобие своеобразного «ордена» купцов, в который могли принимать людей разного происхождения, но обладающих необходимыми навыками и способными включиться в сетевую структуру, основанную на доверии, подкрепляемом, в том числе, родственными связями. Известно, что они владели множеством языков и поддерживали сеть караванной торговли на всем протяжении Великого шелкового пути и вдоль рек Восточной Европы. Можно предположить их присутствие в Итиле: после дестабилизировавших регион Ирано-Византийских войн VI века и введения византийцами непомерных пошлин с караванов маршрут Великого шелкового пути был изменен. Караваны стали огибать Каспийское море не с юга, а с севера, проходя мимо Итиля. В условиях напряженного и непрерывного мусульманско-христианского противостояния с началом экспансии арабского халифата преимущественно иудейские рахдониты были единственной группой, способной осуществлять посредничество и присутствовать как в исламских, так и в христианских землях. Так или иначе, не представляя никакой организованной политической силы в регионе, иудаизм давал хазарам стратегические выгоды и, к тому же, подтверждал их статус покровителей караванной торговли.

Переходный характер хазарского каганата проявился в том, что возникновение нового не приводило к замещению и уничтожению старого, но уживалось с ним. Так, перенеся столицу в Итиль, хазары не забросили Семендер, лишь изменили его статус. Развитие торговли и земледелия не привело к полному отказу от кочевого скотоводства. Принятие иудаизма Буланом не означало радикальной религиозной реформы: в Хазарии уживались все конфессии. Крым был населен язычниками и христианами (христианство распространялось и в Дагестане), гвардейцы были мусульманами (с правом не воевать против единоверцев), а сам каган оставался воплощением божественной силы Тенгри. Однако реальными правителями Хазарии на рубеже VIII и IX вв. становятся именно принявшие иудаизм потомки Булана, занимающие пост бека и передающие его по наследству от отца к сыну (а не по традиционной лестничной схеме). Каган оставался скорее сакральной фигурой и чисто номинальным правителем в этой системе двойной власти. Соправительство вообще характерно для кочевых политических образований, однако в Хазарии, похоже, речь шла не просто о «старшем» и «младшем» правителях, отвечавших за разные территории, а о принципиальной «дифференциации» характера власти каждого и даже принципов наследования. Не последнюю роль в умалении политического веса кагана играло фактическое прекращение походов на юг за добычей и снижение значения набегов для процветания хазар.

Таким образом, на протяжении VIII столетия происходит внутреннее перерождение типичной кочевой конфедерации. Прежде объединения номадов распадались, когда перекрывался доступ к богатствам оседлых соседей, а вождь терял власть, как только не мог доказать свое право на нее победоносными набегами. Хазары сделали шаг в направлении развития государства как механизма поддержания социального порядка путем перераспределения внутренних ресурсов. Кочевые союзы (иногда называемые даже «империями») не являются государствами в строгом смысле слова: кочевники не платят налоги, у них нет отдельного слоя профессиональных чиновников и судей, нет специализированного карательного аппарата, который монополизирует право на применение насилия. Клановая аристократия заменяет правительственных чиновников, все взрослое мужское население одновременно является армией, и насилие, хоть и регламентированное традицией и ритуалами, не является эксклюзивной привилегией особой категории чиновников. Не порывая полностью со своим кочевым прошлым, к IX веку Хазария сумела создать гибридную политическую и социально-экономическую систему, позволившую ей выжить в новых условиях.