Новая идеология: голодомор - [24]

Местные кадры в ходе раскулачивания уничтожали не только своих классовых противников. Одновременно уничтожались и высылались носители русской идентичности. Священники Русской православной церкви, близкие им кулаки и подкулачники, остатки старой дореволюционной интеллигенции и госаппарата – все они уничтожались так же, как и священники-автономисты в Белоруссии, стремившиеся создать белорусскую автокефальную церковь, баптисты или сторонники украинской церкви.

Носители русской идентичности под Полтавой, Харьковом или Гомелем являлись противниками советской власти по определению, ибо противились ее курсу, а в контексте обострившейся классовой борьбы в деревне они, как правило, были сторонниками как раз антибелорусского или антиукраинского начала – в зависимости от того, о какой республике речь. Они объективно тяготели к кулакам.

Уничтожение остатков русской идентичности и ее носителей в БССР и УССР прошло в тени основного вопроса коллективизации – создания колхозов и раскулачивания, но это уничтожение русских было. И вершили его именно те, кто затем был устранен в ходе чисток в момент голода в конце 1932-го – начале 1933 года.

Вероятно, отказ центра от создания громадных БССР и УССР связан с особенностями чисток 1932–1933 годов. Во всяком случае, именно в это время произошло уничтожение украинской культурной системы за пределами УССР, особенно на Кубани. Пострадали и белорусские учреждения в западных областях РСФСР.

Похоже, центр, вынужденный опереться на новых выдвиженцев из коллективизированного села, решил повременить с новым укрупнением союзных республик. Старых выдвиженцев в аппарате массово уничтожали в ходе борьбы с «нацдемами» и с «агентурой польской разведки».

Скорее всего, столкновение с «коренизованными» кадрами, нацеленными на мировую революцию, было элементом подавления троцкизма. Троцкизм – явление сложное, но в УССР в этот период слово «троцкист» часто обозначало: еврей. И борьба с троцкистами часто прикрывала борьбу с евреями. Но одновременно троцкистами по сути являлись и многие сторонники укрупнения УССР и БССР, ибо оно имело смысл только в контексте курса на мировую революцию или как минимум курса на разрушение Польши и всей Версальской системы.

Конечно, в ориентации на расширение БССР и УССР был и элемент обычного национализма, в основном бюрократического толка, но рос этот национализм в рамках советской логики, а не логики построения языковых наций. Советские нации строились через активность коммунистов-революционеров, потому кровавые противоречия между двумя ветвями троцкизма – более интернационалистской, в основном еврейской по составу, и более националистичной, украинской и белорусской по происхождению, – частями «коренизованных аппаратов» были вполне сочетаемы.

В ходе подавления «националистов» во время голода 1932–1933 годов центр отодвинул в сторону проекты быстрого расширения БССР и УССР, а носители этой идеи, непосредственно совершившие раскулачивание, были в основном уничтожены. Вместе с ними погибли и те структуры, которые ориентировались на включение «своих» областей РСФСР в состав соответственно БССР и УССР.

Было ли подавление украинскости на территориях вне УССР целенаправленным антиукраинским актом центра? Не похоже. Более вероятно, что это был эпизод большой схватки за сохранение управляемости пораженной голодом страны, в которой центр оперся в регионах на новую волну выдвиженцев, идеологически нацеленную против «украинских националистов». Но перспективы создания громадной УССР это, без сомнения, уменьшило.

Создается впечатление, что центр под влиянием внешних факторов отказался от идеи выращивания белорусов и украинцев в великие европейские нации. Смысл создания громадных БССР и УССР к началу 1930-х годов отпал: Польшу сокрушить было невозможно, и разожженный в этих укрупненных республиках национализм скорее всего сработал бы на дезинтеграцию СССР, а не на расширение его границ на запад.

Тем не менее надо еще раз подчеркнуть: именно после чистки «националистов» в ходе голода 1932–1933 годов столица УССР была перенесена из Харькова в Киев. В символическом плане Киев в качестве столицы Украины позволил привязаться в национальной идентичности к традиции Украины как наследницы Киевской Руси. Это был громадной силы по последствиям для украинской культуры акт. Украинская идентичность оказалась зримо насыщена исторической глубиной.

Вероятно, то же самое произошло бы и с белорусской культурой, если бы в составе БССР был Вильно и в 1934 году столицу перенесли бы туда. Этого не произошло, и традиция белорусской культуры сохранилась связанной прежде всего с крестьянством, а историческая идентичность осталась неглубокой. Впрочем, в этом были и свои плюсы – Белоруссия практически избежала вспышек этнонационализма.

Голод – неудавшийся протест деревни

Украинцы были не единственным народом, тяжело пострадавшим от голода 1932–1933 годов и от коллективизации в целом. Примерно столь же трагичной была ситуация на Кубани, в Республике немцев Поволжья и особенно в Казахстане. Но лишь украинский национализм выстроил вокруг этого голода свой этнический миф. Ни в Казахстане, ни у немцев Поволжья, ни у казаков Северного Кавказа и Дона такого мифа в столь важном «статусе» не возникло.