Новая идеология: голодомор - [14]

Начав новую продразверстку, большевики вновь разожгли в деревне противостояние, повторив социальную тактику 1917–1922 годов. Удовлетворить ожидания бедняцкого полюса в деревне повторением НЭПа было невозможно. Советская власть была обязана и принуждена следовать логике внутридеревенской борьбы на стороне бедняцкого полюса. Начав продразверстку вновь, власть была вынуждена возглавить социальную борьбу в деревне и довести ее до победного конца. При этом одной из ее основных задач было сохранение управляемости политической борьбы в деревне. Для этого важно было придать борьбе легитимные формы: совместные собрания, открытая «критика и самокритика», выборные органы власти с представительством разных групп сельских жителей, сохранение института суда и т. д.

Логика политики коллективизации понятна, но реализация этой политики оказалась для власти тяжелейшей задачей. Руководство СССР не ожидало столь глубокого обострения противоречий в деревне, но отступать уже было поздно, и политика государства в ходе коллективизации быстро стала отражением интересов антифермерского, утопического полюса деревни.

От реформы деревни к деревенской революции

Коллективизация проходила не так, как планировалось изначально. Предполагалось, что коллективизация будет проводиться медленно и постепенно: мало-помалу немногочисленные колхозы будут насыщены техникой и иными благами, что позволит без особого драматизма завоевать симпатии крестьянства и провести сплошную коллективизацию. Однако коллективизация началась во взбудораженных и ожесточенных продразверсткой деревнях, и противостояние полюсов в деревне очень быстро приняло формы, напоминающие множество маленьких гражданских войн.

Очень жаль, что история коллективизации почти не описана через формы противостояния в деревнях. Культурная революция, завоевание бедняцким полюсом политических позиций в деревне за счет культурной политики стало едва ли не важнейшей формой социальной борьбы.

Бедняцкий полюс в деревне очень быстро стал полюсом, противостоящим кулаку-фермеру не только в социальном, но и в культурном отношении. Кулак – это не просто зажиточный крестьянин. Зажиточность – это не более чем хозяйственная характеристика, годная скорее для абстрактного анализа больших процессов. Кулак олицетворял собой частное хозяйство, патриархальную семью, стремление к индивидуальному обогащению и праву сильного.

Бедняк – сторонник коллективного хозяйства и солидарности в борьбе с испытаниями, он ставит утопические общие идеалы выше своих частных интересов, интересуется политикой, участвует и организует открытые дискуссии, открытую борьбу во время собраний, обнародует свою позицию в демонстративных акциях, стремится организовать жизнь всей общины, стремится к образованию и к открытой всем жизни в коммуне.

За все время коллективизации и даже за все время существования СССР так и не было выработано официального канонического определения кулака, тем не менее кулачество «как класс» было разгромлено.

Борьба в деревне была прежде всего культурной борьбой, борьбой идентичностей: освободить угнетенных женщин, освободить детей, собрать в общественные организации, вовлечь в политическую борьбу на стороне бедняка – вот что было одной из главных задач по подавлению кулака.

Освобождение женщины – это вмешательство в самую сердцевину основного социального института, на котором покоился кулак, – в семью, ведь большие семьи с патриархальными порядками, естественно, были способны содержать зажиточные крестьяне, придерживающиеся кулацкой идеологии.

Освобождение женщины – это разрушение крупной консолидированной семьи, способной противостоять бедняку в деревне политически и даже силовым путем. «Освобожденная женщина», бежавшая от жестокого мужа в «ячейку» или позвавшая на помощь председателя колхоза, – это удар колоссальной моральной силы. Это провокация кулака на применение насилия в индивидуальном порядке, с которым бедняк мог справиться.

Такую же идеологическую основу имело и освобождение молодежи и детей. В деревнях появились школы, дающие избыточное для деревни образование. Учитель, как правило, был не из местных. На базе школы начинали работать комсомольская и пионерская организации, которые как минимум превращались в агентурные сети по сбору информации о намерениях кулацких семей, кружки по интересам. Таким образом, школы стали основным инструментом разрушения большой семьи и консолидирующей ее патриархальной идеологии.

Школа давала возможность получить рабочую специальность и вырваться в город или уйти во власть. Лишь на заре школа занималась исключительно ликвидацией неграмотности – очень скоро она превратилась в прообраз политехнической советской школы, в систему подготовки детей к получению технических специальностей. Школа заложила непреодолимый конфликт между кулаком и его детьми, получающими образование, избыточно сложное для привычного ведения хозяйства, но дающее отличный рост в коллективном секторе или в городе.

Если для кулака или ориентированного на кулацкий, фермерский тип семьи такое образование было опасно, то для семьи середняка и тем более бедняка такое образование было счастьем, свалившимся с неба: дети гарантированно получали возможность жить лучше родителей. Школа привязывала середняка и бедняка к революционному полюсу деревни ничуть не меньше, чем объединение маленьких наделов в общее поле.