Новая Эпоха - [4]

Не знаю, его слова так на меня повлияли, или просто выплакался, но мне стало легче. Я, своим десятилетним умом, понял тогда, что фильмы про апокалипсис не сказка, а действительность. И эта реальность выбрала нас с дядей Жорой для того, чтобы дать человечеству новый шанс, и чтобы оно могло вновь стать хозяином мира. Осталось дело за малым — найти женщин, ведь мужчины не могут размножаться сами.

Своими мыслями о возрождении человеческой цивилизации я поделился с дядей Жорой. И, несмотря на всю удрученность нашей ситуации, его смех, а следом и мой, не утихал минут десять. Веселье повлияло на меня как панацея, я больше не думал о прошлом, все мои мысли обратились в будущее, как выжить и куда направиться.

Тогда наш путь лежал по замерзшему Азовскому морю, через Керченский пролив, к Российскому берегу Черного моря. Дядя Жора считал, что там климат мягче, все-таки Кавказские горы должны защитить от ветра все побережье.

Периодически мы останавливались, и он пытался пробурить лед до воды, но тщетно, длины бура просто не хватало. После третьей попытки он плюнул на это и дальше мы ехали уже без остановок.

Очень скоро мне наскучило смотреть на монотонную картину льда и снега, выхватываемую светом фар из темноты и я начал расспрашивать дядю Жору о том, что же произошло. Но кроме как объяснить это глобальным катаклизмом, он ничего сказать не мог. Однако он полагал, что если после такой зимы наступит хотя бы весна, то всем, кто до этого доживет, повезло. Так мы и ехали, разговаривая о катаклизме и планах на будущее. По пути я доставал с верхнего спальника различные продукты, разогревал их от потока теплого воздуха из системы отопления и мы их лопали. Это был последний раз на долгие годы, когда я ел деликатесы от пуза.

Раны на моих руках почти зажили, но, как сказал дядя Жора, шрамы пройдут только через несколько лет. Про рану на лице и шрам в будущем, он ничего не говорил, лишь молча менял повязку.

Позже, смотря на себя в зеркало, я видел последствия моего полета через окно в руки дяди Жоры. И то, что он не растерялся, а «забил» на спасение других, включая моих родителей, бросился в подвал, я считал для себя несчастьем. Лучше бы я тогда умер вместе с родителями. Но так было ровно до тех пор, пока не появились Ледоходы, Стрелки и Искандеры, среди которых я выделялся сродни белой вороны, со своим единственным «шрамчиком» на лице, да еще и не с той стороны.

Первый раз, после катаклизма, я увидел солнце, когда грузовик дяди Жоры проезжал под Керченским мостом. Это величавое сооружение устояло, несмотря на тот ветер, который полностью разрушил наш поселок. Ни мост, ни его опоры катаклизм не смог повредить и лишь торчащие изо льда под ним части машин и прицепов говорили о произошедшем несчастье. Про уцелевших людей и думать нечего, даже если они каким-то чудом пережили падение с моста, то ветер и мороз уж точно их не пощадили.

После моста дядя Жора снизил скорость грузовика. Мы двигались вдоль берега и смотрели на то, что осталось от прибрежных поселков и станиц. Никто и ничего не уцелело под натиском стихии, руины и те встречались редко. Чаще о том, что на этом месте находилось какое-то селение, напоминали лишь пустыри и разбросанные вдоль берега обломки кирпичей и остовы машин.

Ближе к Анапе мы услышали первый треск льда под колесами грузовика, который испугал нас до чертиков, и дядя Жора поспешил удалиться от берега. С другой стороны, у нас появилась надежда, что стихия, благодаря горам, не смогла наделать здесь столько вреда, как к северу от Кавказских гор.

В саму Анапу мы заезжать не стали, дядя Жора решил, что в Новороссийске будет потеплее. Если бы он тогда знал, чем это закончится, сомневаюсь, что он вообще приблизился бы к какому-либо городу.

Как только наш КамАЗ въехал на берег рядом с портом, нас остановили военные. КамАЗ конфисковали со всем его содержимым, дядю Жору отмутузили за сопротивление и увели в неизвестном направлении. Это был последний раз, когда я его видел. Меня же отправили в Адлер, там собирали всех выживших и оставшихся без родителей детей.

Вопреки ожиданиям, горы не стали укрытием для людей побережья. Ураган и землетрясение вызвали огромные лавины и камнепады. Так что, о том, что здесь стихия не так сильно буйствовала, как в моем поселке, можно говорить лишь с большой натяжкой.

Я видел то, что раньше называли «Раем туриста», когда меня и еще с десяток детей разного возраста везли на микроавтобусе по льду вдоль берега. Больше не существовало городов, пальм, фешенебельных отелей с бассейнами. Вместо этого одни руины, покрытые снегом, а уцелевшие люди рыскали по ним в поисках того, что могло помочь им выжить.

Большая часть пережившего катаклизм населения, примерно две трети, погибла не от голода или морозов, а от самоубийств. Люди просто не могли вынести лишения всех благ, им проще было повеситься или застрелиться, чем продолжать жить в новых условиях. А власть над теми, кто все-таки решил бороться за выживание, взяли военные.

Я, вместе с другими детьми, лишившимися родителей, был помещен в один из жилых комплексов Адлерского убежища, где целый месяц не знали, что с нами делать, но потом придумали. Из нас сделали работников. Работали мы везде, где только мог ребенок, от стирки и мытья полов, до обслуги военной верхушки. Это обуславливалось тем, что взрослых рук не хватало и поэтому легкой работой занимались дети.