Новая Элоиза, или Письма двух любовников - [15]

Однако сие поносное состояние было мне ужасно. Силясь потушить укоризну, не оставляя преступления, со мной случилось то, что случается со всякой честной душой, которая заблуждаясь любит оставаться в своем заблуждении. Новая мечта пришла усладить горесть раскаяния: я надеялась извлечь из моего проступка средство к его исправлению; и осмелилась на предприятие, которым бы принудить отца моего к нашему соединению. Первой плод нашей любви долженствовал связать сей сладкий союз. Я его просила у небес, как залога возвращения моего к добродетели и общего нашего благополучия. Я столько его желала, сколько бы другая: на моем месте боялась: нежная любовь очарованием своим умеряя роптание совести, утешала меня в слабости моей ожидаемым мной действом, и составляла из толь приятного ожидания сладость и надежду моей жизни.

Как скоро бы стала я носить чувствительные знаки моего состояния, то положила сделать, в присутствии всей моей фамилии, публичное объявление Г. Перрету[2]. Правда, что я стыдлива; я чувствовала все, чего бы мне то стояло; но сама честь оживляла мою смелость: и я бы лучше согласилась снести посрамление, которое я заслужила, нежели питать вечный стыд в глубине моего сердца. Я знала, что получила бы смерть от отца или от любовника; но сия перемена меня не ужасала; и тем или другим образом, я ожидала от сего поступка конца всех моих несчастий.

Вот в чем состояло, любезной друг мой, таинство, которое я от тебя скрывать хотела, и которое с таким беспокойным любопытством старался ты проникнуть. Множество причин принуждали меня к сей осторожности с человеком столь неумеренным, как ты; кроме того, что не должно было вооружать новым предлогом нескромную твою докучливость, надлежало сверх того удалить тебя во время столь пагубного происшествия, а я совершенно знала, что ты никогда бы не согласился оставить меня в такой опасности, если б она была тебе известна.

Увы, я была еще обманута толь сладкою надеждою! Небо отвергло предприятия умышленные в преступлении; я не удостоена чести быть матерью: мое ожидание оставалось всегда тщетно, и мне отказано было загладить мой проступок на счет моей чести. В отчаянии назначенное мною неосторожное свидание, подвергающее жизнь твою опасности, была дерзость, которую безрассудная любовь моя прикрывала толь сладким извинением; я досадовала на себя за худые успехи моих обетов, и сердце мое, обольщенное своими желаниями, не видело в жару своем другого средства их удовольствовать, кроме старания сделать их некогда законными.

Была минута, когда я думала, что они уже исполнились; сие заблуждение было источником горчайших моих сожалений; и любовь, услышанная природой, тем ужаснее была предана роком. Ты знаешь, какой случай потребил, с плодом носимым в моих недрах. Последнее основание надежд моих. Сие несчастие случилось со мной точно во время нашей разлуки; как будто Небо хотело обременить меня тогда всеми муками, которые я заслужила, и разорвать вдруг все узы, коя могли нас соединить.

Отъезд твой окончил мои заблуждения как и утехи; я узнала, но слишком поздно, мечты, кои меня обольщали. Я увидела себя столь презренною, сколько чрез то я стала, и столь несчастною, сколько я всегда буду, с любовью без невинности и с желаниями без надежды, которых погасишь мне было невозможно. Терзаема тщетными сожалениями, я отказалась от рассуждений столь же мучительных, как и бесполезных; и, не считая уже себя достойною, чтоб мне самой о себе думать, посвятила жизнь мою на то, чтоб одним тобою заниматься. Я не имела другой чести как твою, ни другой надежды как в твоем благополучии, и чувствования, производимые тобою, были единые, кои могли еще меня трогать.

Любовь не ослепляла меня ни мало в твоих недостатках, но она их делала мне любезными; и таково было ее прельщение, что я меньше бы тебя любила, если б ты был совершеннее. Я знала твое сердце, твою вспыльчивость; я знала, что с большим моего мужеством, ты имел меньше терпения, и что муки, утешающие мою душу, привели бы твою в отчаяние. Для сей-то причины я всегда тщательно скрывала от тебя обязательство моего отца: и в нашей разлуке, желая пользоваться старанием Милорда Эдуарда о твоем счастье, и произвести в тебе подобное рачение о самом себе, я ласкала тебя надеждой, которой сама не имела. Я сделала больше: ведая угрожающую нам опасность, я взяла единое предохранение, какое только могло нас защитить, предав тебе в залог с моим словом и мою вольность, сколько было мне возможно, и старалась вселить б тебя доверенность, а в себя твердость, обещанием коего бы я не смела нарушить, и которое бы могло тебя успокоить. Хотя то было маловажное обязательство, однако ж, я признаюсь, что никогда бы не могла от него отказаться. Добродетель так нужна нашим сердцам, что если они когда-нибудь оставляют истинную, то ее место заменяют другою по своему виду; и прилепляются к ней сильнее, может быть по тому, что она нашего выбора.

Я не стану тебе сказывать, сколько движений испытала я по твоем удалении. Самое жесточайшее из всех происходило от опасности быть забытой. Место твоего пребывания приводило меня в трепет; а образ твоей жизни умножал мой ужас. Я думала уже видеть тебя в унижении даже до волокитства. Сия низость была мне тягостнее всех моих мучений; я лучше бы хотела видеть тебя несчастным, нежели достойным презрения; после толиких горестей, к коим я привыкла, одно твое бесславие было мне несносно.