Новая Бразилия - [8]

Дед Экватор поспешил запрятать в карман полученные десять червонцев, при этом на лице его изобразилась весьма забавная гримаса, долженствовавшая представлять из себя любезную улыбку, а затем продолжал:

— Ваши офицеры все крещены отцом Экватором?

— Все, — отвечал командир, — за исключением троих — такого-то, такого-то и такого-то.

— Прекрасно, — продолжал его величество, — мой священник позаботится о них, а теперь позвольте мне удостовериться, послушно ли ваше судно?

Командир вежливо уступил Экватору свое место и вручил ему рупор.

— Слу-шай! — раздался ревущий голос Экватора, крикнувшего это слово в трубу.

В ответ на это раздался пронзительный свисток.

— Убрать паруса! Живо! — крикнул дед Экватор. Маневр этот был исполнен с дьявольским одушевлением, дружно и проворно.

— Славное судно, — похвалил его величество, — и славный экипаж. — И, возвращая командиру рупор, он добавил: — Я вполне доволен; желаю вам счастливого пути. Мне остается только попросить вас позволить окрестить тех матросов и пассажиров, которые еще не были крещены мной.

— Предоставляю вам на то все права!

Его величество снова взошел на свою колесницу, и в тот же момент подняли виндзейль6, из верхнего отверстия которого появился священник.

Он произнес шутовскую проповедь, весьма забавную и остроумную, продолжавшуюся не более четверти часа и заставившую всех присутствующих смеяться до слез, в том числе и всех офицеров, и начальство.

На этот раз священника изображал француз-матрос, природный парижанин, неудавшийся бакалавр. Проповедь его была так остроумна и юмористична, что старший офицер приказал занести ее в морской журнал.

Впоследствии этот матросик дезертировал в Вальпараисо, и несколько лет спустя я встретил его уже в чине полковника на казенной службе в Перу, на вакансии производства в генералы.

Тотчас по окончании проповеди приступили к крещению.

Господа офицеры и пассажиры, конечно, поспешили откупиться деньгами, так что сумма, собранная таким путем дедом Экватором, в этот день достигала почти тысячи франков, которые самым добросовестным образом были пропиты до последней предательской полушки, как выражаются марсовые матросики, в первом же большом порту.

То было доброе старое время, как говорят бывалые моряки, подавляя вздох.

Жандармы, медведи, черти и чертенята принялись ловить и разыскивать тех, кто еще не был крещен, и как те усердно ни прятались, все же никому не посчастливилось уйти. Тогда-то и началась самая забавная часть празднества.

Бедняг усаживали на бак или лохань, накрытую пестрым ковром, и в тот момент, когда они совсем не помышляли о том, крышу бака проворно сворачивали и все они падали в воду, которой был до половины наполнен бак, причем одновременно с этим лили на голову целые ведра воды. Такого рода увеселение продолжалось несколько часов; весь экипаж получил в этот день двойную порцию пищи и спирта; кроме того, поутру командир отменил все наказания, назначенные им провинившимся. Все на судне были счастливы и веселы в этот день.

Вечером долго плясали и танцевали под шарманку и волынку. В десять часов вечера свисток призвал очередных на вахту; празднество кончилось, и все снова вошло в свою обычную колею.

Вот что называлось празднеством Экватора — и мне от души жаль, что этот своеобразный праздник прекратил свое существование: он немало служил упрочнению тесной связи между командиром и экипажем, столь важной во время дальних продолжительных плаваний… Однако возвращаюсь к своему плаванию.

Однажды утром командир «Ла-Портеньи» объявил мне, что через несколько часов мы будем в виду берега, а на следующий день около двух часов пополудни прибудем в Рио.

Между тем берег постепенно становился рельефнее, рос с каждым часом; море, безбрежное и пустынное до этого момента, оживилось теперь и там и сям различными судами, повсюду появлялись бриги, трехмачтовые парусные суда, пакетботы с длинным султаном дыма; были и другие суда.

Одни шли в том же направлении, как и мы, другие навстречу, приветствуя нас флагами. Море было спокойно, точно озеро, дул легкий ветерок, и парусные суда, казалось, неподвижно стояли на месте; мы то и дело обходили их.

Земля, туманным пятном появившаяся на краю горизонта, стала постепенно принимать ясные, определенные очертания; начали выделяться бухточки и заливы, группы скал и деревьев; острова выплывали, отделяясь от материка; там и здесь выделялись белые здания фабрик с их высокими трубами и темным флером дыма; яхты и маленькие рыболовные суда проходили так близко, что, казалось, задевали нас; чайки кружились над нами в воздухе и с криком преследовали судно. Так продолжалось в течение нескольких часов.

Земля — всегда наилучшее средство против всех недугов и мук. Пассажиры «Ла-Портеньи», которые за последнее время стали прямо-таки тиграми и не могли сказать друг другу слова без зубовного скрежета, теперь вдруг разом повеселели при виде земли, смеялись, шутили, стали настоящими агнцами. Не смешно ли, в самом деле?

Что же касается меня, то я в душе смеялся, слушая их взаимные признания в дружбе и расположении. Люди эти были не хуже и не лучше всех тех, которых я встречал во время своих путешествий. Зачем же мне было злобствовать на них за то, что они были эгоисты, глупы и невоспитанны? Это не их вина, а вина той среды, в которой они жили — или, вернее, влачили свое существование, влачили, как могли и как умели.