Новь - [71]

- Я бы хотела оправдать ваши ожидания, Соломин... а там - хоть умереть!

Соломин встал.

- Нет, живите... живите! Это главное. Кстати, не хотите ли вы узнать, что происходит теперь в вашем доме по поводу вашего бегства? Не принимают ли мер каких? Стоит только слово шепнуть Павлу - все разведает мигом.

Марианна изумилась.

- Какой он у вас необыкновенный человек!

- Да... довольно удивительный. Вот когда вас нужно будет браком сочетать с Алексеем - он тоже это устроит с Зосимой... Помните, я вам говорил, есть такой поп... Да ведь пока еще не нужно? Нет?

- Нет.

- А нет - так нет. - Соломин подошел к двери, разделявшей обе комнатки Нежданова и Марианны, - и нагнулся к замку.

- Что вы там смотрите? - спросила Марианна.

- А запирает ли ключ?

- Запирает, - шепнула Марианна.

Соломин обернулся к ней. Она не поднимала глаз.

- Так не нужно разведывать, какие намерения Сипягиных ? - весело промолвил он, - не нужно?

Соломин хотел удалиться.

- Василий Федотыч...

- Что прикажете?

- Скажите, пожалуйста, отчего вы, всегда такой молчаливый, так разговорчивы со мной? Вы не поверите, как это меня радует.

- Отчего? - Соломин взял обе ее маленькие, мягкие руки в свои большие, жесткие. - Отчего? Ну, да, должно быть, оттого, что я вас очень люблю. Прощайте.

Он вышел... Марианна постояла, поглядела ему вслед, подумала - и отправилась к Татьяне, которая еще не успела принести ей самовар и у которой она, правда, напилась чаю, но также мыла чумичкой горшки, и кур щипала, и даже расчесала какому-то мальчику его вихрястую голову.

К обеденному времени она вернулась на свою квартирку ... Ей не пришлось долго дожидаться Нежданова.

Он возвратился усталый, запыленный - и так и упал на диван. Она тотчас подсела к нему.

- Ну что? Ну что? Рассказывай!

- Ты помнишь эти два стиха, - отвечал он ей слабым голосом:

Все это было бы смешно.

Когда бы не было так грустно...

- Помнишь?

- Конечно, помню.

- Ну вот эти самые стихи отлично применяются к моему первому выходу. Но нет! Решительно, смешного в нем было больше. Во-первых, я убедился, что ничего нет легче, как разыгрывать роль: никто и не думал подозревать меня. Только вот чего я не сообразил: надо сочинить наперед какую-нибудь историю... а то спрашивают: откуда? почему? - а у тебя ничего не готово. Впрочем, и это почти не нужно. Предложи только шкалик водки в кабаке - и ври что угодно.

- И ты... врал? - спросила Марианна.

- Врал... как умел. Во-вторых, все, решительно все люди, с которыми я разговаривал, - недовольны; и никому не хочется даже знать, как пособить этому недовольству! Но в пропаганде я оказался - швах; две брошюрки просто тайком оставил в горницах, одну засунул в телегу... Что из них выйдет - ты един, господи, веси! Четырем человекам предлагал брошюры.

Один спросил: божественная ли это книга? - и не взял; другой сказал, что не знает грамоте, - и взял для детей, потому на обложке есть рисунок; третий сперва все мне поддакивал - "тэ-ак, тэ-ак...", потом вдруг выругал меня самым неожиданным образом и тоже не взял; четвертый, наконец, взял - и много благодарил меня; но, кажется, ни бельмеса не понял изо всего того, что я ему говорил. Кроме того, одна собака укусила мне ногу; одна баба с порога своей избы погрозилась мне ухватом, прибавив: "У! постылый! Шалопуты вы московские! Погибели на вас нетути!" Да еще один солдат бессрочный все мне вслед кричал: "Погоди, постой! мы тебя, брат, распатроним!" - А на мои же деньги напился!

- А еще что?

- Еще что? Я натер себе мозоль: один сапог ужасно велик. А теперь я голоден, и голова трещит от водки.

- Да разве ты много пил?

- Нет, немного - для примера; но был в пяти кабаках. Только я совсем этой мерзости - водки - не переношу. И как это наш народ ее пьет - непостижимо! Если нужно пить водку, чтобы опроститься - слуга покорный!

- И так-таки никто тебя не заподозрил?

- Никто. Один целовальник, толстый такой, бледный человек с белыми глазами, был единственный человек, взглянувший на меня подозрительно. Я слышал, как он говорил своей жене: "Ты наблюдай этого рыжего... косого. (А я и не знал до тех пор, что я кос.) Это жулик. Вишь ты, как пьет вальяжно!" - Что в подобном случае значит "вальяжно" - я не понял; но едва ли это похвала. Вроде гоголевского "моветона" - помнишь, в "Ревизоре". Разве то, что я старался потихоньку расплескивать водку под стол. Ох, трудно, трудно эстетику соприкасаться с действительной жизнью!

- В другой раз будет удачнее, - утешала Нежданова Марианна, - но я рада, что ты взглянул на первую свою попытку с юмористической точки зрения... Ведь, в сущности, ты не скучал?

- Нет, не скучал, даже забавлялся. Но я знаю наверное, что буду теперь обо всем этом думать - и мне будет гадко и грустно.

- Нет! нет! я не дам тебе думать - я буду рассказывать тебе, что я делала. Сейчас нам принесут обед; кстати, знай, что я отлично... вымыла горшок, в котором Татьяна нам сварила щи. И я буду тебе рассказывать... все, все, за каждым куском.

Так она и сделала. Нежданов слушал ее рассказы - и глядел, глядел на нее... так, что она несколько раз останавливалась, чтобы дать ему сказать, зачем он так на нее глядит... Но он молчал.