- На вашего брата еще за глаза хватит, - весело возразил Паклин и пустился вперед, как он говорил, не вприпрыжку, а "вприхромку".
- Презанятный господин! - заметил, идя за ним под руку с Неждановым, Соломин. - Коли нас, сохрани бог, сошлют всех в Сибирь, будет кому развлекать нас! Маркелов шел молча позади всех.
А между тем в доме купца Голушкина были приняты все меры, чтобы задать обед с "форсом" - или с "шиком". Сварена была уха, прежирная - и прескверная; заготовлены были разные "патишо" и "фрыкасеи" (Голушкин, как человек стоящий на высоте европейского образования, хотя и старовер, придерживался французской кухни и повара взял из клуба, откуда его выгнали за нечистоплотность), а главное: было припасено и заморожено несколько бутылок шампанского.
Хозяин встретил наших молодых людей с свойственными ему неуклюжими ужимками, уторопленным видом да похохатыванием. Очень обрадовался Паклину, как тот и предсказывал; спросил про него: - ведь наш? - и, не дожидаясь ответа, воскликнул: - Ну конечно! еще бы! Потом рассказал, что он сейчас был у этого "чудака" губернатора, который все пристает к нему из-за каких-то - черт его знает! - благотворительных заведений... И решительно нельзя было понять, чем он, Голушкин, больше доволен: тем ли, что его принимают у губернатора, или же тем, что ему удалось ругнуть его в присутствии молодых передовых людей? Потом он познакомил их с обещанным прозелитом. И кто же оказался этим прозелитом? Тот самый прилизанный, чахоточный человечек, с кувшинным рыльцем, который поутру вошел с докладом и которого Голушкин звал Васей, - его приказчик. - Не красноречив, - уверял Голушкин, указывая на него всей пятернею, - но нашему делу всей душою предан. - А Вася только кланялся, да краснел, да моргал, да скалил зубы с таким видом, что опять-таки нельзя было понять, что он такое: пошлый ли дурачок или, напротив,- всесовершеннейший выжига и плут?
- Ну, однако, за стол, господа; за стол, - залотошил Голушкин. Сели за стол, закусив сперва вплотную. Тотчас после ухи Голушкин велел подать шампанское. Мерзлыми кусками льдистого сала вываливалось оно из горлышка бутылки в подставленные бокалы. "За наше... наше предприятие!" - воскликнул Голушкин, мигая при этом глазом и указывая головою на слугу, как бы давая знать, что в присутствии чужого надо быть осторожным! Прозелит Ваня продолжал молчать - и хотя сидел на краюшке стула и вообще держался с подобострастием, уже вовсе не свойственным тем убеждениям, которым он, по словам его хозяина, был предан всей душою, - но хлопал вино отчаянно!.. Зато другие все говорили; то есть собственно говорил хозяин - да Паклин; Паклин особенно. Нежданов внутренно досадовал; Маркелов злился и негодовал - иначе, но так же сильно, как у Субочевых; Соломин наблюдал.
Паклин потешался! Своею бойкой речью он чрезвычайно понравился Голушкину, который и не подозревал того, что этот самый "хромушка" то и дело шепчет на ухо сидевшему возле него Нежданову самые злостные замечания насчет его, Голушкина! Он даже полагал, что это - малый простой и что его можно "третировать" свысока... оттого-то он ему и понравился, между прочим, Сиди Паклин возле него - он бы давно ткнул его пальцем в ребра или ударил по плечу; он и то кивал ему через стол и мотал головою в его направлении... но между Неждановым и им восседал, во-первых, Маркелов - эта "мрачная туча"; а там Соломин. Зато Голушкин закатисто смеялся каждому слову Паклина, смеялся на веру, наперед, хлопая себя по животу, выказывая свои синеватые десны. Паклин скоро понял, чего от него требовалось, и начал все бранить (оно же для него было делом подходящим) - все и всех: и консерваторов, и либералов, и чиновников, и адвокатов, и администраторов, и помещиков, и земцев, и думцев, и Москву, и Петербург!
- Да, да, да, - подхватывал Голушкин, - так, так, так, так! Вот, например, у нас голова - совершенный осел! Тупица непроходимая! Я ему говорю и то и то... а он ничего не понимает; не хуже нашего губернатора!
- А ваш губернатор - глуп? - полюбопытствовал Паклин.
- Я же вам говорю: осел!
- Вы не заметили: он хрипит или гнусит?
- Как? - спросил Голушкин не без недоуменья.
- Да разве вы не знаете? У нас на Руси важные штатские хрипят, важные военные гнусят в нос; и только самые высокие сановники и хрипят и гнусят в одно и то же время.
Голушкин захохотал с ревом, даже прослезился.
- Да, да, - лепетал он, - гнусит... гнусит... Он военный!
"Ах ты, олух!" - думал про себя Паклин.
- У нас все гнило, где ни тронь! - кричал Голушкин немного спустя. - Все, все гнило!
- Почтеннейший Капитон Андреич, - внушительно замечал Паклин.. - а сам тихонько говорил Нежданову: "Что это он все руками разводит, точно сюртук ему под мышками режет?" - Почтеннейший Капиток Андреич, поверьте мне: тут полумеры ничего не помогут!
- Какие полумеры! - вскричал Голушкин, внезапно переставая смеяться и принимая свирепый вид.. - тут одно: с корнем вон! Васька, пей, с... с..!
- И то пью-с, Капитон Андреич, - отвечал приказчик, опрокидывая себе в горло стакан.
Голушкин тоже "ухнул".
