Ноука от горького лука - [3]
Зато это именно то, что надо в условиях сытного, но стремного южного степного фронтира.
Если кто не понимает — о чем я, пусть поинтересуется количеством уведенных в татарский полон в 15–17 веке только из Подолии. Так шо без тына, выбачайте, нияк.
Именно с этим ментальным комплексом сталкивался любой, кто хоть раз видел украинского прапорщика. А кто глубже вникал в таинственную подводную жизнь прапорщиков, тот хорошо знает, что сам по себе, в одиночку он морду не наедает, а тут же строит вокруг себя свой «хутор», что это за хозяин без хутора?
Таким образом, этическая пара «щедрость — жадность», во-первых, этической вовсе не является, потому как это не моральные свойства, а адаптивные. Не буду ебать голову «моралью, как адаптивным свойством вида в целом», бо до утра так проговорим.
А во-вторых, это вообще не альтернативная пара, поскольку противопоставляются разноименованные числа, а сравнивать четверг с дождем — это неноучно. Жадность, как простое число, делится только на единицу и на саму себя, с ней все более-менее ясно. А щедрость, сука, такая хитрая (особенно кацапская), что о ней надо отдельно разговаривать.
Так шо надо переходить к альтернативной паре «хохляцкая — кацапская».
Кацапохохлятская жаднощедрость
(парт тво)
Итак, жили-жлобились себе хохлы припеваючи, наедали морды за крепкими тынами, а на предложение поделиться едой высовывали через тын ружжо и говорили: «в самих нема».
Но не так было, где скудные северные суглинки да подзолы рождали сурепку раз в три года, ежели солнце в том году случалось!
Поэтому племенам северных Косоворотичей, в отличие от южных Вышиватичей, приходилось жить общиной и пахать артелью (хорошо известной всем по картине Репина «Бурлаки украли баржу»), в которой хуторянское эффективное жлобство вело бы к гибели всего сообщества.
Коллективный труд, как ни крути, эффективней единоличного, особенно в условиях, когда приходится варить суп из топора. Проблемы при этой организации производства, как правило, появляются не на этапе самого производства, а на этапе раздела произведенного, но это другой вопрос.
Однако, у этой системы тоже есть недостаток, обратный «кайдашевскому», при котором система распознавания «свой-чужой» начинает верещать даже на собственную кошку. У кацапов же из-за численной размазанности общины эта система распознавания иногда вообще нахер отключается. В итоге рыдает на твоем плече от искренности какой-то незнакомый тебе Платон Каратаев, и пытается подарить нахуй никому не нужную поломанную одноразовую зажигалку…
(Справедливости ради надо заметить, что зажигалка может быть исправной, многоразовой и дорогой, но ключевое определение «нахуй ненужная» обязательно соблюдается).
Это потому что в общинном сознании «общее», оно имманентно в каком-то месте «ничье». То есть, оно как бы и твое, но чем больше «вас», тем более оно «ничье». Если с хохлятским хутором все предельно понятно — свои по одну сторону тына, чужие по другую — то в общине, сука, все сложно, как на цыганской улице. Потому что своих так дохера, что на каком-то этапе тупо перестаешь их различать, да и делиться с ними, собственно, нечем, кроме «нахуй ненужного».
Надо отметить, что щедрость является константой, лимитируемой наличным имуществом (то есть, если у тебя есть целых сто друзей, и всего сто рублей, то подарить больше, чем по рублю на друга не получится физически). Поэтому если кацап дарит первому встречному свои лапти, можно спорить, что они окажутся дырявыми, зато уж рассказов про эту щедрость хватит на новые сапоги!
Поскольку необходим контрольный пример, замечу, что чем далее от родного березового ландшафта удаляется кацап — тем меньше он на кацапа похож. Хуторянские сибиряки или донские казаки, попадая на более жырные ландшафты, и теряя необходимость жить в общине, по уровню прижимистости, индивидуализма и любви к тынам быстро догоняют хохлятские аналоги по накалу хуторянства.
(И не надо в качестве контрпримера приводить застольно-гостеприимный архетип бедного горца, живущего на голой каменистой земле, но щедрого как сезам. Все мы отлично знаем что (а вернее — «кто») играет роль традиционного горного чернозема. Кроме того, тамошняя щедрость — это обозначение социального статуса, а это совсем другой покер.)
Кстати, именно эту российскую общину пытался расковырять Столыпин, которого несправедливо убили в Киеве. Несправедливо, потому что справедливо его надо было бы убить на какой-нибудь Псковщине — именно там гнездился его принципиальный идейный противник.
И вот тут мы натыкаемся на тот самый эффект проявления менталитетов, сформировавшихся на разных ландшафтах, и на создаваемый ими парадокс. Казалось бы, раз черноземный хохлятский имущественный бассейн больше по объему майна, то и транзит этого самого майна должен аж бурлить по трубам! Ан, нет. Это видимость. Нет никакого общего бассейна, он поделен на соты-хутора, и вода из трубы «А», сота из соты, тихо попадает по капиллярам в трубу «Бэ», а не реве як Днипр широкий. Ну, потому что жлобы же!
Кацапский же водопад щедрости больше шумит, чем несет. А иногда вообще перелетает из трубы «А» прямиком в трубу «Б», минуя бассейн накопления (это ноучно называется «пробухать» или «проебать»).
Лианка попадает в мир, который не отличался бы от нашего, если бы не драконы. Давняя война разрушила традиционный уклад. Человечество выбрало путь технического прогресса. Драконы одичали настолько, что прямоходящие собратья забыли о прежней дружбе и начали считать ящеров животными, притеснять и отлавливать для опытов и зоопарков. Крылатые обречены. Они отступают все выше в горы, но люди жадные до знаний и земель беспощадны.В первый же день Лианка, угодив в сети ловцов, оказывается в огромной клетке вместе с другими драконами.
В застывшем воздухе — дымы пожарищ. Бреду по раскисшей дороге. Здесь до меня прошли мириады ног. И после будут идти — литься нескончаемым потоком… Рядом жадно чавкает грязь. — тоже кто-то идет. И кажется не один. Если так, то мне остается только позавидовать счастливому попутчику. Ибо неизбывное одиночество сжигает мою душу и нет сил противостоять этому пламени.Ненависть повисла над дорогой, обнажая гнилые, побуревшие от крови клыки. Безысходность… Я не могу идти дальше, я обессилел. Но… все-таки иду. Ибо в движении — жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мальчик живет в редкой высотке, коя разваливается ежедневно, вместе со своими странными, капризными и даже дерзкими призраками. Он мастерит механику, чинит приборы в доме и тешится надеждами на лучшее будущее, хотя отказывается переезжать. Вскоре в его город неожиданно приезжает демоническое существо с подлыми планами, на что все его надежды тотчас обращаются на загадочные поиски шальных сущностей.
Я была обычным сталкером, шастала по заброшкам, сидела вечерами в интернете, училась в школе. Что могло со мной случиться? Мечтала попасть в другой мир? Хотела принца, лошадку и кучу неприятностей на свою шикарную попку? Получай, Алина! А в придачу так любимые тобой способности оборотня и стихию огня. Только не жалуйся потом!
Что делать, если проснулась в морге и понятия не имеешь, как могла в нем оказаться? Но страшно даже не это. Что делать, когда память подвела настолько, что неясно даже - кто ты?! В голове остались лишь странные имена, а ночью снятся слишком реальные сны. А потом... черт, да как же я могла такое забыть?! Я же ведьма!!! И у меня любовь с оборотнем, которого еще спасти надо. А заодно и целое королевство, иначе им завладеет беспощадный злодей. Вот только, это совсем другой мир... Хорошо, что ликорис уже зацвел!