Носорог для Папы Римского - [320]
— Один!
Он поднимает взгляд. Амалия, ставшая клочком белизны, исчезающим в темноте, кричит ему:
— Теперь ты сам по себе! — Ее голос звучит беспечно и насмешливо. — Бог спасет тебя, если ты сумеешь Его найти.
— Амалия! Подожди!
Его достигает только ее последний крик, отправленный высоко и отчетливо в ночной воздух:
— Ты знаешь, где искать! До свиданья, Сальвестро!
VII. Gesta Monachorum Usedomi
Вящей славе Господней и памяти того, кто основал их церковь, посвящает ныне пишущий эти обветшалые и разрозненные листы, содержащие полную хронику деяний монахов Узедома, что была начата первым настоятелем Узедома в год основания церкви и продолжалась каждым из его преемников вплоть до последнего, которым был отец Йорг. Смиренному монаху выпало завершить ее и тем самым, должным образом замкнув круг, совершить последнее из деяний монахов Узедома. Монах без монастыря все еще может оставаться монахом, но Отцы Церкви утверждают, если ныне пишущий правильно это помнит, что не может существовать такого явления, как одинокий монах. Отец Йорг умер в год тысяча пятьсот тридцать второй Господа Нашего, в канун дня святого Бернарда, и был предан земле в день святого Иоанна. Тот, кто пишет эти слова, есть последний из монахов Узедома.
Многие из листов, предшествующих этому последнему, не представляются разборчивыми для глаз ныне пишущего. Приор Узедома боролся со слепотой, насланной на него в Риме; она отобразилась на этих листах, но никак не могла сохранить четкости его почерка. Чернила выцвели, и в некоторых местах записи множество раз наносились поверх предыдущих. Кроме того, многие из листов подверглись злоключениям, подобным тем, о которых на них записано. Некоторые сгнили, другие стали добычей голодных крыс, еще бóльшая их часть оказалась утеряна во время путешествия из Рима в Узедом, а еще бóльшая — на менее опасном пути сюда, к монастырю, давшему кров двум последним монахам Узедома. Лишь милостью Божьей оказались мы здесь, так же как и покинули Рим. Господь не оставил нас без Своего попечения, чтобы охранить нас, и не оставил Он без Своего попечения Сальвестро, нашего проводника, о котором много раз упоминается в рукописи отца Йорга, даже если сходство в некоторых отрывках представляется весьма отдаленным.
Цель ныне пишущего состоит в том, чтобы завершить хронику событий, которая оканчивается там же, где и начиналась, на острове Узедом, ибо, поскольку отец Йорг пожелал быть погребенным рядом с могилой своего настоятеля, он был препровожден туда, как некогда был препровожден на остров Сальвестро. Отец Йорг никогда не упоминал имени Сальвестро после того, как тот окончательно покинул остров. Его обычай состоял в том, чтобы всегда самолично влачить бремя своей вины, хотя это вполне согласовывалось с его характером, если последним возвращением он желал напомнить себе о другом возвращении, более тяжком.
В этом месте он остановился и положил перо. За окном слышались отдаленные городские колокола, возвещавшие окончание торговли, шаги и голоса из ближайшего монастыря. Был тот час, когда отец Йорг, будь он жив, вводил бы послушников в здание капитула для занятий географией. Брат Йорг, поправил он себя. Он так никогда и не привык к этому способу обращения, на котором настаивал приор. Пятью днями ранее, стоя под жарким августовским солнцем над могилой Йорга, он смотрел на плоское серое море и недоумевал, почему приору хотелось быть погребенным в той самой земле, которая принесла ему так много тягот и невзгод. Потому что все и началось с этой земли, понял он, которая подвела его в той же мере, в какой он подвел свою церковь. Неграмотный священник из воллинской церкви, говоривший невнятно, чтобы скрыть свое невежество, пробубнил слова, полагавшиеся ему по обряду — обряду, на котором присутствовали он сам и могильщики. Больше никого. Все началось с этой земли, думал он, но закончилось морем, а также путешествием к этому морю из Рима.
Он вспомнил, как тащил сундук к воротам у пьяцца дель Пополо, вспомнил, как появились те двое, когда он едва не утратил надежду, а затем вспомнил путешествие, которое было россыпью обрывочных впечатлений, связанных между собой холодом. Они присоединялись ко всем, кто готов был вместо платы за проезд выслушивать невероятные рассказы Сальвестро о его приключениях: к компании паломников, возвращавшихся в Трентино, к моравскому печатнику, направлявшемуся в Нюрнберг, ко многим другим по ту сторону гор — возчикам телег, перегонщикам скота, лодочникам. Когда же иного выхода не было, они шли пешком — Сальвестро поддерживал Йорга, а зима, казалось, суровела с каждым шагом в сторону севера. Они добрались до острова накануне дня святого Руперта и обнаружили вместо пролива ледяную пустыню. Оба были уверены — или, по крайней мере, предполагали, — что Сальвестро повернет теперь обратно, но неожиданно бодрый проводник привел их по льду к их церкви. Они с Йоргом стали вместе молиться. Сальвестро развел огонь, а потом вышел, чтобы найти еще дров. Как ему помнилось, то были необычные часы. Что-то от пребывания в чистилище. Они сидели в одиночестве, ожидая возвращения Сальвестро, и обоих медленно озаряла одна и та же догадка. Свет снаружи померк, и когда наступила темнота, они поняли, что, какую бы цель, отличную от их собственной, ни преследовал их проводник, возвращаясь сюда, сейчас она и достигалась.
