Носорог для Папы Римского - [291]
Амалия считала все, что попадалось ей на глаза. Между конюшней и сторожкой у ворот росла семь тысяч пятьсот тридцать одна травинка — точнее, столько их там было на протяжении двух определенных дней в прошлом июне. Она изобретала языки, все слова в которых рифмовались между собой, бегло излагала необычайно сложные описания Бога и на следующий день забывала их. Когда Виолетта указывала ей на такую непоследовательность, та отвергала все возражения, говоря, что таким Бог был вчера, а сегодня Он совершенно другой, после чего пускалась в еще более невероятные объяснения. Будучи бездетной, Виолетта чувствовала, что эта девочка ей ниспослана свыше. Быть может, это не тот ребенок, какой ей нужен. Но с детьми вообще хлопот не оберешься. Первоначальная притворная забота ее брата не скрывала его обычной елейной злобы, но все равно ее допекала. Спроси у себя самой, что она здесь делает, настаивал он, беззастенчиво положив ей на плечо руку. Зачем она здесь, дорогая сестра? За отсутствием лучших доводов она слово в слово повторила последнее из бормотаний девочки. Амалия ждала своего спасителя, а спаситель ее явится из моря. Возможно, призрачный корабль был частью этой фантазии. Море в меркнущем свете ползало и извивалось, словно змеиное гнездо.
— Нет там никакого кораблекрушения, — решительно сказала она девочке.
— Ух, — отозвалась Амалия. — Пока еще нет, да. Но сегодня будет слишком темно и не видно ничего, кроме их душ. Если бы ты, Виолетта, увидела, как все они взмоют вверх… — Девочка сделала паузу и подняла взгляд на нее. — Почти все отправляются на небеса.
Виолетта подавила соблазн насмешливо спросить, входит ли в число «почти всех» и она сама. Она была старшей дочерью в одной из старейших фамилий Специи и славилась своей благотворительностью, энергичностью и здравомыслием. Ее отец отличился в трех кампаниях против французов, а брат был епископом Специи, хотя и продажным. Свои любовные дела, доставлявшие ей массу удовольствия, она проворачивала с большой осторожностью. Трудно было понять, отчего в ее жизни произошли столь резкие перемены. Возможно, женщины, которых она у себя принимала и которые в большинстве своем собирались летом уехать и снова заняться в городе своим ремеслом, были всего лишь побочным продуктом нового способа существования. Добродетель казалась ей лабиринтом, и путеводной нити катастрофически не хватало. Было ли это унижением? Слабостью? Если бы ее пожалели, она почувствовала бы себя парией — такое ощущение невыносимо… Глупая женщина. Девочка была всего лишь девочкой, волей-неволей переносившей свои выдумки и наблюдения, свои сердечные позывы и сделанные в душе зарубки на все тот же фантастически запутанный холст, где коровы свободно бродят среди чудовищ, где безымянные «спасители» выдувают воду из своих легких и восстают из моря, чтобы заявить на нее права, где невидимые корабли спускаются с неба и разбиваются о гранитные волны.
— Ух! — Амалия прижала руки к ушам. — Мачты переломились! Он разваливается, Виолетта!
С этими словами девочка отпрянула от окна и с маниакальной сосредоточенностью принялась топотать по кругу, раз за разом обходя комнату, молотя по воздуху руками, точно крыльями ветряной мельницы, и голосом изображая скрипы, стоны и трески разбившегося корабля. Она сделала круг, затем другой, третий, и ее движения становились все более неистовыми, а ступни все тяжелее ударяли по полу. Она совсем забылась, с головой ушла в игру, поняла Виолетта, увертываясь от безумных метаний девочки. Но это было не более чем игрой-страшилкой. Амалия визжала и вопила, топала и молотила руками воздух, то и дело прерывая этот безобразнейший из танцев, чтобы подпрыгнуть в воздух, выкрикнув: «У-ух!» или «Вот и еще одна!», меж тем как Виолетта, решившая не вмешиваться, смотрела на нее с плохо скрываемой тревогой. Крики девочки достигли громкости, предельной для ее легких, и становились все более мучительными, более пронзительными, словно что-то, до сих пор укрывавшееся под ее необычайным, но грубоватым самообладанием, теперь прорывалось наружу. Словно, поняла Виолетта, это вовсе не корабль разваливался на части. Вздор, предостерегла она себя. Одна из излюбленных колкостей ее брата звучала так: «Для женщины, сестренка, ты слишком глубоко мыслишь». Амалия была маленькой девочкой, не более того. У нее, в конце концов, были чувства, просто она решилась обнаружить их лишь теперь. Обними, обхвати ее руками. Утешь ребенка в его ребячьем горе. Если бы только ты могла это видеть, Виолетта… Но Виолетта не видела или в этот момент не видела, и она не шевельнулась, чтобы утешить девочку.
И все же кораблекрушение произойдет, этой ночью и не более чем в лиге от берега, невидимое, как предсказывала девочка в своем гротескном представлении, при шторме, который раздавит судно и отправит его на дно, колотя и раздирая корпус своего врага. Разорванная в клочья плоть и осколки костей. Сокрушительная победа. Чтобы она «слишком глубоко мыслила»? Тьфу! Недостаточно глубоко, решит она тогда. Брат-епископ опять проявил себя жадным глупцом, каким он всегда был и будет. А девочка была права и в своей грубости, и в своей странности, и насчет корабля тоже не ошибалась. Ее безумные круги все сужались и сужались, наконец она принялась топать почти на месте, причем маленькая головка моталась из стороны в сторону, руки и ноги дергались отчасти сами по себе — рывками, как у марионетки. Виолетта отвернулась от этого зрелища, испытывая смятение, которое, сказала она себе позже, было только прелюдией к ее рывку в сторону девочки… Она стала смотреть в окно, в наступающую ночь, на бушующее море, на тучи, опускавшиеся, словно молоты, готовые обрушиться на что угодно.
Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция.
В своем дебютном романе, в одночасье вознесшем молодого автора на вершину британского литературного Олимпа, Лоуренс Норфолк соединяет, казалось бы, несоединимое: основание Ост-Индской компании в 1600 г. и осаду Ла-Рошели двадцать семь лет спустя, выпуск «Классического словаря античности Ламприера» в канун Великой Французской революции и Девятку тайных властителей мира, заводные автоматы чудо-механика Вокансона и Летающего Человека — «Духа Рошели». Чередуя эпизоды жуткие до дрожи и смешные до истерики, Норфолк мастерски держит читателя в напряжении от первой страницы до последней — описывает ли он параноидальные изыскания, достойные пера самого Пинчона, или же бред любовного очарования.
Впервые на русском — новый роман от автора постмодернистского шедевра «Словарь Ламприера». Теперь действие происходит не в век Просвещения, но начинается в сотканной из преданий Древней Греции и заканчивается в Париже, на съемочной площадке. Охотников на вепря — красавицу Аталанту и могучего Мелеагра, всемирно известного поэта и друзей его юности — объединяет неповторимая норфолковская многоплановость и символическая насыщенность каждого поступка. Вепрь же принимает множество обличий: то он грозный зверь из мифа о Калидонской охоте, то полковник СС — гроза партизан, то символ литературного соперничества, а то и сама История.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.