Норвежские камушки - [3]

Лыжи

В Осло нам показали фильм, чтобы мы знали, какой бывает Норвегия в зимнее время. Это был гимн лыжам и лыжникам. Нет, чемпионов по бегу мы не увидели, хотя родиной их часто бывает Норвегия. Но мы увидели, как Осло пустеет в выходной день: из четырехсот тысяч с лишним жителей города сто тысяч становились на лыжи. Молодежь, папы и мамы с рюкзаками, семидесятилетние бабушки, дедушки и трехлетние внуки — все на лыжах! Одни — потихоньку, другие — бегом. (Дистанция пятьдесят — шестьдесят километров считается нормой дневного похода.) Для ночлега и убежища в непогоду по всей Норвегии разбросаны домики «хюгге», где лыжник найдет очаг, свечку, дрова и спички.

Нет в обиходе норвежцев предмета более распространенного, чем лыжи. Есть в Осло и лыжный музей. С изумлением стоишь у деревянных пластинок, которые кто-то в здешних местах надевал для хождения по снегу две тысячи двести (!) лет назад. Лыжи, лодка и колесо — древнейшие изобретения. В этих гористых озерных местах лыжи и лодка были важнее, чем колесо. И каких только лыж не придумано! Охотничьи, беговые, для хождения по горам, лыжи-лапки из ремешков на раме, лыжи, подбитые мехом, лыжи из пластика с металлической оторочкой. Тут, в Норвегии, производят лучшие в мире лыжи. Сырье для них под боком, главным образом это береза. Но для самых хороших лыж покупают норвежцы в Америке дорогую упругую древесину гикори.

Далеко ли можно уйти на лыжах? Фритьоф Нансен на лыжах за сорок два дня пересек Гренландию. Другой норвежец, Руаль Амундсен, добрался на лыжах к Южному полюсу. Лыжи, реликвии этих походов, хранятся в музее. И конечно, норвежцы глядят на заостренные и загнутые дощечки как на святыни.

Впечатляет, однако, и жизненная обыденность древнейшей оснастки ног для хождения по снегу. На работу — на лыжах, в гости — на лыжах; на охоту, в школу, за почтой, к больному на вызов, в одиночку, всей семьей, как только научился ходить и в годы, когда ноги служат уже еле-еле, — все время и всюду на лыжах! «Норвежец родится с лыжами на ногах», — из всех северных поговорок эта, пожалуй, самая точная.

В лесах у воды

Едем. Точнее, движемся: на автобусе, на паромах, на маленьком катерке. Наша команда — семь журналистов из европейских стран. Норвежцы позвали нас в гости, позвали — пожаловаться на свои нужды, точнее, на южных соседей, откуда в Норвегию ветры приносят… Чего только не приносят южные ветры в Норвегию! Нам дали пухлые папки с результатами разных обследований. Сопровождающие нас ученые по ходу дела — на озерах, на реках, в лесах — объясняют, что происходит в природе Норвегии. Тревога серьезна и обоснованна. О ней разговор особый и обстоятельный. Теперь же представьте разноязычную группу газетчиков под опекой «сестры-хозяйки» — служащей министерства охраны среды Ирины Сигиец. Перед каждой посадкой в автобус или на катер Ирина считает нас, как цыплят. Расстилает скатерти-самобранки в часы еды, заботится о ночлеге, о расписании паромов и самолетов. Ирине хочется, чтобы нам работалось хорошо и чтобы Норвегия нам понравилась.

Из окошка автобуса эта страна представляется лесом, в котором много озер и лишь кое-где лоскутком зеленеет или желтеет пашня. Дорога вьется то круто вверх, то несет тебя вниз так, что ломит в ушах, будто ты в самолете. Этот пейзаж точно выражается в цифрах. Леса занимают четверть всей территории, два с половиной процента занято пашней, пятую часть занимают озера, остальное — горы, иначе говоря, камень, на котором ничего не растет.

Земля, конечно, не щедрая, но живописная. Озер тут, больших и малых, двести тысяч. На карте они прозрачными слезками вытянуты с юга на север. На земле же это тихие синие воды, обрамленные елками и березами, лобастыми валунами, мягким желто-зеленым мхом, — наша Карелия, но гористей, куда гористей!

Леса, сосновые и еловые, поднимаются в горы до какой-то строго определенной природой отметки. А выше лишь дикий камень, местами сглаженный ледником, местами обрывистый, рваный. Проложить дорогу, точнее сказать, прорубить ее в камне — дело и трудное, и недешевое. Дорог тем не менее много. Их продолжают строить. Соединяют они иногда небольшие лесные поселки — очень важно, чтобы жизнь, сгустившаяся главным образом на побережье, не угасала и тут, в лесах.

Живут «полесовщики» главным образом тем, что дают им лес и озера. Ель идет на бумагу. Сосны пилят на доски и брусья. Вывозить за рубеж кругляком древесину запрещено — за распиленный лес выручается много больше, чем за сырье. К тому же химия поглощает отходы лесопильного производства.

Озера и реки искони тут были богаты рыбой. И любопытно, что воды нередко частная собственность. («Моя речка», — сказал симпатичный норвежец, приглашая половить рыбу.) Нынешний вал туризма и страсть норвежцев к рыбалке частную рыбную речку или какое-нибудь озерцо могли бы сделать золотоносными, но приносимые южным ветром выбросы труб опустошают здешние воды. Мы видели много озер, в которых нет рыбы и нет вообще ничего, — пугающе тихая, неживая вода.

В таких местах исчезает, конечно, и след человека. Пустеют леса. Частенько мы видели на озерах лишь старый прикол для лодки и деревянный домишко, из которого ветром давно уже выдуло запах жилья.