Норвежская новелла XIX–XX веков - [148]

— Садись давай, — сказали они. — Не хлопочи из-за нас.

Один из них улыбнулся ей.

Она села, и плетеное кресло разодрало второй чулок.

Она поставила кресло поближе к дивану, но они дрыгали ногами и ей пришлось отодвинуться назад.

Комментатор порол чушь, и они решили выключить звук, а вместо этого усилили громкость.

Ей захотелось спать, она сидела и клевала носом, а они в это время чувствовали себя прекрасно, развалясь на диване. Когда забили гол, она проснулась, принесла им еще пива и сигарет. Когда же игроки, наконец, напинались вволю, и судья ушел с поля, и пива больше не осталось, друзья удалились. Она убрала бутылки, почистила зубы и завалилась в постель. Он не заметил, что она так устала, и в четверть первого оплодотворил ее.

Два месяца спустя у нее была задержка месячных, и он велел ей уйти с работы.

Теперь он ходил в контору один.

По утрам она протирала окна, чистила серебро, мыла полы, потом ее рвало, потом она натирала телевизионный ящик тиковым маслом. Когда он приходил домой, она болтала с ним о жизни и о браке, о том, как она думала, что постель станет ей вторым небом.

Когда они лежали вместе, она смотрела на световую рекламу на высотных зданиях напротив и думала: «Вот оно, мое второе небо». При этом она не чувствовала горечи, просто лежала и думала, глядя на световую рекламу высотного дома: «Это и есть мое второе небо». Иногда они ходили ужинать в ресторан, чтобы ей побыть немного на людях, и пили вино. В ресторане стоял телевизор на возвышении, так, чтобы все могли его видеть, и люди сидели, как в поезде. Но чаще всего они сидели дома, у нее всегда были дела — мыла посуду, стряпала. Когда он просыпался вечером, то всегда с удовольствием сидел у телевизора, если была передача.

А передачи были каждый вечер.

Иногда она думала: «Что бы мы стали делать без телевизора?» Может быть, и он думал то же самое, но никогда об этом не говорил.

Днем она сидела на диване, шила детские распашонки и удивлялась своим мыслям. Раньше она никогда не думала так много, верно это все из-за беременности, говорят в это время в голову приходят всякие странные мысли. Не то чтобы эти мысли были очень странные, просто они приходили как-то внезапно, и ей все отчетливо представлялось наяву. Один раз она сидела на диване с распашонкой и вдруг, неожиданно для себя сказала вслух:

— Я лечу так низко, так низко, что чувствую тебя под крыльями.

Она и сама не знала, почему сказала это, но самое странное, что эти слова засели у нее в голове, как заученное наизусть стихотворение. Вначале она не стеснялась, говорила вслух все, что взбредет в голову, ведь в доме никого не было. Но в один прекрасный день она почувствовала на себе чей-то взгляд и опустила шторы на окнах. Но лучше ей от этого не стало, она сидела на диване и не могла понять, что с ней происходит. Не сознавая сама, что делает, она принесла из ванной полотенце и накрыла им телеэкран. Когда она снова уселась, полотенце соскользнуло на пол, но ей не хотелось опять вставать. Все это, верно, из-за беременности. Она уставилась прямо на экран, он был тусклый и весь в пятнах. Тогда она взяла тряпку, протерла экран и снова села. Потом ее муж пришел с работы и отправился прогуляться. Когда он вернулся, она не заметила его и сказала вслух: «Все мужчины — чудаки хвостатые. Сидят себе в „Бломе“ с красными рожами, обделывают свои делишки и смотрят нам за декольте и еще ниже. У них только одно на уме. Но какие бы они ни были — маленькие, высокие, толстые, тонкие, все они смотрят нам за декольте и еще ниже. А что они собой представляют? Какие-нибудь конторские шефы со школьным образованием, без знания английского и без секретаря. Они начинали с пустыми руками, а теперь приобрели за наш счет дом, дачу и толстое брюхо. В записных книжках у них наши портреты в голом виде, а в обеденный перерыв они затаскивают нас в ванную. Мужчина рожден женщиной и не должен забывать это всю свою жизнь».

Он в ужасе уставился на нее и сказал, что ей нельзя так долго сидеть у телевизора.

— Они стоят на руках и падают в грязь.

Тут он попросил ее немедленно лечь в постель.

Так проходили дни, а когда он возвращался вечером после прогулки, то спрашивал ее, не скучала ли она, смотрела ли телевизор. Она не знала, что ответить, потому что не помнила, была ли передача, но ей непременно хотелось уверить его, что ей было весело. Она придумывала всякие интересные передачи, которые он с недоумением сверял с печатной телепрограммой. Получалось это у нее ловко, но все же ему не верилось, что ей не было скучно. Он больше не решался совершать вечерние прогулки, а сидел с ней на диване перед телевизором. И так продолжалось несколько недель. Потом они болтали о телепередачах. Звонили друзья и тоже болтали о телепередачах.

И вдруг все это кончилось. В один прекрасный день после телевизионных новостей смотреть было нечего. Они легли спать, решив, что завтра будет лучше. На следующий день он пришел домой из конторы, пообедал, поспал немного, потом они поболтали, и тут наступило время смотреть телепередачи. Было ровно шесть часов. Они посмотрели детскую программу, молодежный фильм для девушек и юношей, прослушали музыку к дневным новостям и вечерней передаче. Все это время она вязала ползунок, и он получился чуть ли не в полтора метра длиной. Они выключили телевизор, и он сказал, что лицо у нее стало квадратное. Она посмотрела на себя в зеркало и сказала, что это, верно, от избытка воды в организме. Ей показалось, что у него лицо тоже четырехугольное, но она ему ничего не сказала, ведь ему не предстояло рожать ребенка. На следующее утро он позвонил в контору и сказал, что останется дома, потому что жене плохо. На самом деле ей не было плохо, она стирала и сушила белье, а потом села рядом с ним на диван. Хотела было потянуться за ползунком, да не смогла, руки ее остались лежать на диване рядом с его руками, и оба они уставились на экран телевизора.