Нормандская лазурь - [3]

Если уж совсем честно, Ольгу сманил Женька. С Женькой Ильясовым она постоянно поддерживала отношения еще со школьных времен, и в отличие от Никиты, который не давал о себе знать довольно долгое время, Женя звонить не забывал. Причем не только на дни рождения и Новый год, как у вежливых людей принято. Поэтому, когда с месяц назад Ильясов позвонил в середине рабочего дня, – Ольга скучала над технической документацией, которую следовало перевести с немецкого на нормальный не позже чем завтра, и настроение по этому поводу было паршивое, – сначала показалось, будто он снова пригласит выпить кофе и поболтать по душам. Но Женька с ходу брякнул:

– Оль, у тебя Шенген есть?

– Ну есть, – ответила она несколько настороженно.

– Многоразовый?

– Да. Мне испанцы дали.

– Слушай, поехали во Францию.

Ольга опешила.

– Ильясов, – сказала она, постукивая карандашом по распечаткам зевотно-скучной документации, – если ты решил пригласить меня в Париж и там предложить руку и сердце, так я тебе сразу говорю «нет».

– Нужна мне твоя рука и сердце, – фыркнул Женька.

– А что нужно?

– Голова.

– Голова профессора Доуэля, – прокомментировала Ольга. – Ты меня заспиртуешь и выставишь в Лувре? Или там подобную гадость не выставляют?

– Мне твоя голова нужна, потому что ты будешь штурманом, – торжественно объявил Женька. – Ну, Оль, выручай. У меня топографический кретинизм, и меня Никита убьет, если мы вдруг вместо Нормандии окажемся где-то под Лионом.

– Так, – сказала Ольга и бросила карандаш, – а Малиновский-то тут при чем?

– Он все это затевает. Ты же знаешь, как он любит свои танки и самолетики.

Ольга знала.

Когда они все подружились в школе (такую банду было еще поискать, и с виду тихий и щуплый Женька Ильясов считался чуть ли не самым отпетым хулиганом), уже тогда Никита увлекался историей Второй мировой войны. Его отец, преподаватель истории в МГУ, поощрял увлечения сына, и какое-то время Ольга думала, что Никита тоже пойдет по учительской стезе. Однако случилось по-другому: сейчас Малиновский «руководил проектами», что бы это ни означало, в большой компьютерной фирме, а историю оставил для души. Но сколько Ольга его знала, столько он носился с книжками, на обложках которых имелись либо танки, либо колючая проволока, либо героические солдаты в касках, либо щуплые пионеры, – и сыпал малопонятными подробностями. А в начале июня у Никиты выдался отпуск, и Малиновского потянуло на места боевой славы, причем не родные, российские, коих хоть отбавляй, а на иностранные. В частности, его целью стало посещение цепочки нормандских пляжей, где 6 июня 1944 года высадился знаменитый десант.

– Я с ним поеду, – объяснял Женька, – я в Нормандии еще не бывал, и Ник лучше меня водит.

– Мальчики, а зачем вам я? – поинтересовалась Ольга. – И ехали бы вдвоем – пить коньяк, кадрить девушек...

– Так я объясняю, – потерял терпение Женька, – нам нужен штурман! Я в этом деле дуб, указатели вижу уже после того, как мы от них отъехали, и вообще... Я Нику сказал – давай Шульц позовем! – и он говорит: «Как я сам не додумался?» Оль, тебе что, отпуск не дадут?

Ольга молчала: отпуск давали без проблем, так как она была лучшим переводчиком в конторе и половину недели вообще работала на дому. Но имелась масса других причин, по которым следовало бы отказаться.

– Или вы с Никитой совсем не общаетесь? – спросил Женька. – Он вроде говорил, что тебе звонит...

– Он звонит, – сказала Ольга. – Хорошо, Жень... я подумаю.

– Только недолго, ладно? Малиновский где-то билеты может достать по дешевке, в «Аэрофлоте», что ли, у него знакомые... Тянуть не следует.

– Ой, Женя, не дави на меня.

– Ой, Оля, – ответил он ей в тон, – мир без границ для тебя, а ты ломаешься. – И положил трубку.

Он был прав, и в глубине души Ольга сразу знала, что согласится. Но поломаться для виду следовало – какая женщина не любит, чтобы ее уговаривали?!

Старые друзья уговаривать не стали. Старые друзья назначили встречу, усадили Ольгу за столик, налили ей шампанского и сказали:

– Ты едешь.

Она и поехала.

Сейчас, дожевывая кусок мягкого хлеба, на вкус сильно отличающегося от того, что продают в московских супермаркетах и даже в святых местах вроде ларечков на углу, Ольга понимала: решение она приняла правильное. Вот она едет, и ничего страшного не случилось. Ничего из того, что она себе нафантазировала. Нет ни напряжения, которого она опасалась, ни скрытой враждебности, ни ненужных воспоминаний, ни неловкости; а есть – легкий разговор, впереди – Руан со своим знаменитым собором, гладкое шоссе, ромашки и маки на обочинах и теплое июньское солнышко.

– Так что, в Довиль заедем? – спросил Женька. – Я бы там поснимал. Нам под статью.

Ильясов работал фотокорреспондентом в богато иллюстрированном журнале, периодически печатавшем что-то о путешествиях, и Женькины отпуска обычно совпадали с командировками.

– Заедем, – лениво откликнулся Никита. – Только сначала позавтракаем. Нельзя на голодный желудок смотреть на красивую жизнь.

– А Руанский собор? – жалобно спросила Ольга. – Там так свет красиво падает...

– Выбирай – или Довиль, или собор.

Ольга повздыхала, затем решила: