Нормандия - Неман - [46]

X

Время не улучшило отношений между Бенуа и Флавье. Конфликт не был открытым, но он ощущался во всем, подобно источнику, который вначале смутно чувствуешь под слоем сырой почвы, но который потом вдруг вырывается наружу. Их антагонизм проявлялся в каждом слове, даже в том,~как они смотрели друг на друга. Марселэн наблюдал за ними с беспокойством. Он предпочел бы открытую ссору этой повседневной враждебности, в которой Бенуа вооружился заносчивостью, а Флавье — презрением. За время, что Марселэн командовал «Нормандией», он уже сталкивался с взаимной антипатией, этого не избежать любой группе людей. Но здесь он чувствовал драму иного порядку Корни ее, были гораздо глубже, они лежали в самой природе этих двух людей. И то, что слово «честь» они понимали столь различно, было скорее проявлением, чем причиной того, почему они не могли быть вместе.

Бенуа плохо скрывал мстительную иронию, когда новичкам приходилось туго с «яками», он объяснял Сарьяну, что это не удивительно: бедняг можно извинить, их ангары так хорошо охранялись, что они уже давно разучились летать!

— Очень забавно, — процедил Флавье, кргда Сарьян, не желая вмешиваться в ссору, полез под капот, — но если в эскадрилье происходит столько аварий, отвечает за это командир, то есть в данном случае я.

— Что ж, — сказал Бенуа, — почему бы вам не отправиться на десять суток под арест?

Флавье Пожал плечами, а Бенуа, насвистывая, отошел.

После одного особенно неприятного случая — было повреждено три _чсамолета за один вылет — Бенуа так раскритиковал тех, кто, повинуясь «старому хрычу», держал воздушную армию на земле, что Леметр прервал партию в шахматы и заявил тем самым своим спокойным тоном, который, как — все уже знали, выражал у него гнев:

— У тебя короткая память, Бенуа. Ты забыл наши первые полеты?

— Ну и что? — задиристо спросил Бенуа.

— А вот что: снег, холод, отсутствие ориентиров, незнакомый самолет… Все это ставило и перед нами кое-какие проблемы, а?

— Ты мне испортишь аппетит, — сказал Бенуа.

Он и сам понимал, что это малоубедительный аргумент.

Вечером, перед тем как леч>ь спать, он подошел к Леметру. Тот собирался чистить зубы.

— Ты зря на меня кричишь, Леметр.

— Да, зря. Этого не следует делать публично, но и ты не прав. Твоя ненависть к Флавье делает тебя несправедливым. Недоверие… Эх, старина…

— Я просто не выдерживаю иногда, — проговорил Бенуа

Леметр знаком показал, что не может говорить — во рту зубная паста. Бенуа молча стоял рядом, упрямо наморщив лоб; взгляд его был враждебен.

— Послушай, — сказал он, — ты только что вспоминал, как мы приехали. Помнишь, фрицы перешли Волгу!.. А сегодня мы идем к Неману. Кое-что изменилось!.. Ну, а что же теперь здесь будет делать этот?..

Кризис разразился неделей позже.

Марселэн улетел утром в сопровождении Ле Гана в штаб армии, находившийся в сотне километров от них.

— Привезите нам икры! — крикнул Бенуа.

Эта старая шутка никого уже не смешила, но она стала традицией. Если ее никто не вспоминал, все чувствовали, что чего-то не хватает.

— Впрочем, — заметил Бенуа, когда оба самолета уже исчезли из глаз где-то на западе, — я ненавижу икру.

Вильмон улыбнулся. Он отлично помнил, как Бенуа, в первый раз увидев икру, принял ее за варенье. Заметив его искаженное гримасой лицо, Вильмон расхохотался. Бенуа секунду колебался, не зная, выругаться ли ему или посмеяться вместе с товарищем. Он, выбрал последнее и удовольствовался тем, что лишь пробурчал:

— Рыбное варенье! Нужно быть русским, чтобы изобрести такую штуку!

В то время Бенуа имел еще весьма смутное представление о русских.

Было страшно холодно, но сухо и ясно. Спокойный день, без заданий. Летчики — каждый по-своему — отдыхали. Одни писали письма, в надежде, что они когда-нибудь дойдут по назначению, другие играли в шахматы, бридж или покер. Леметр в углу читал русский роман, положив рядом словарь. Каждый раз, когда ему попадалось незнакомое слово, он заботливо вписывал его в записную книжку. Тарзан слонялся от одного к другому, выпрашивая внимания, но постоянно возвращался к Вильмону и ложился, свернувшись клубком у его ног. Столовая казалась какой-то особенно теплой и уютной. «Можно подумать, что войны нет, — размышлял Кастор, — что мы просто солдаты на отдыхе». Бывают такие паузы в жизни, своего рода передышки, когда время останавливается, события как бы стираются, невероятное давление действительности вдруг исчезает. Все знают, что долго это не продлится, и наслаждаются покоем.,

— Смотри, — произнес Казаль, глядя в окно - один возвращается.

— Только один? — удивленно переспросил Бенуа.

— Да, один.

Бенуа был уже на улице. Не сговариваясь, Вильмон и Леметр побежали за ним. И одним движением за ними поднялись все.

«Як» сеЛ. Это был Ле Ган.

Бенуа не дал ему поставить ногу на землю.

— А командир? — закррчал он.

Ле Ган довольно спокойно ответил:

— Он сейчас вернется. Я был на пределе, он приказал мне возвращаться.

— Ле Ган!

Резкий, властный, несколько суховатый, ясный голос. Флавье вышел вперед — летчики машинально раздвинулись, образуя проход.

Что произошло, Ле Ган?

— Мы встретили фрицев, господин майор. Приближаясь к фронту, вдруг увидели двух «фокке». Они дали по нам очередь… Ничего серьезного. Только это разозлило полковника. Он пошел в атаку. Сбил одного, а другой стал уходить. Командир решил постараться сбить и его.