Норильск - Затон - [10]

Он чмокнул её в лоб и улыбнулся. Только улыбка получилось какой-то вымученной.

— Мудрено, но я тебя понял. Только умоляю, не делись им ни с кем. Хорошо?!

А Лиза продолжала:

— Даже если в меня плюнет сам глава государства и занесёт над головой топор система, я всё равно никогда не обижусь на страну. Генсеки меняются, рушатся строи, а Россию не свернуть, она будет вечно. Её даже потопом не так просто взять, она высоко стоит над уровнем моря. Переживёт наша матушка и обиженных и обижающих. Возродятся из пепла храмы и былая мощь. Мне больше по душе другой человек. Он сам прошёл весь этот путь по пресловутой 58 статье. Писал потрясающе о всём том, что пережил. И как писал — каждая строчка звенит любовью к земле русской. Я перепечатанные на машинке его рукописи читала. Вот он понимает боль, любит народ и страну. Несмотря на то что «здесь» его не печатали, он издаваться за рубежом не захотел сам. Или Деникина возьми. Ему Сталин предлагал вернуться. Гитлер возглавить повстанческую армию в походе на Россию. А он отказал. Для него они тираны, а Россия священна. Продукты собирал, деньги для неё собирал. А возьми Колчака, не отдал Антанте золотой запас России, как не принуждали, хоть и поплатился за это головой, а оставил его России. Пусть большевицкой, но России. И этот список можно продолжать до бесконечности. Для чего они спичками чиркают. Высечь искру хотят, чтоб разгорелось пламя, так это мы уже проходили… Зачем понося революционеров идти их путём. Мне не понятно.

Он вздохнул:

— Может ты и права, малышка. Разговор у нас с тобой какой-то необычный сегодня получается… Я как-то на дежурстве пьесу слушал. «Не будите спящую собаку» называется. Так вот там смысл в том, что один гражданин сильно хотел узнать правду, ну а когда узнал, то застрелился. Возможно: и не всегда нужна она. Особенно, если ты не готов её воспринимать. У славян в крови бунтарский дух с рождения. Как чуть не так сразу набат. Был Гришка Отрёпьев. Бузили стрельцы. Пугачёв с Разиным погуляли. Декабристы. Каждый оставлял после своих походов Русь растерзанной на забаву врагам. Каждый ударяя в набат хотел лучшей доли для себя или страны. Лилась кровь, пылала слабея страна. В результате благие идеи оборачивались злом. Извечное противоречие между личностью и государством. Приходится выбирать. Ничего, Русь, как Иван Великий!

— Почему именно он? — пытливо заглянула она ему в лицо.

— Когда вражеские полчища в 1812 году покидали Москву, Наполеон, исполненный мстительного гнева, приказал взорвать Ивана Великого. Французам удалось подорвать звонницы-пристройки, но столп сооружён так прочно, что выдержал взрыв и устоял. Устоит Русь, непременно устоит, потому, как у неё столп заложен прочности необыкновенной.

Ей было так хорошо с ним. Ведь они не только любили друг друга, но и понимали. Это так важно.

— Илья, ты романтик, а я опять о тех ребятах, неужели можно из таких мест бежать? Да и зачем? — прижалась к нему Лиза.

Муж, одарив её поцелуем, продолжил свой неосторожно начатый рассказ. Надеяться, что она забудет было сразу глупо и несерьёзно. Оттого и продолжил:

— Рассказывают из-за девчонки. Опасность, предполагают, ей угрожала.

Лиза аж приподнялась на локоть.

— Какая ей дома, в Москве, может опасность грозить?

— Трое их друзей было, все в одном дворе жили, в одной школе учились, в одну девчонку и влюбились. Представляешь, трое в одну! Даже имена их называли, сейчас вспомню. Тимофей, Илья и Борис, девушка, кажется, Нина.

— И что дальше? — приготовилась слушать Лиза.

— Она выбрала Тимофея. Илья смирился. Друг же не виноват, что она полюбила именно его. А Борис, рассказывают, наклепал донос про анекдот о «вожде». И все решил в свою пользу. В красноярских лагерях они как-то узнали об этом доносе, поняли, что Нине этой грозит опасность, в смысле от Бориса. Вот и готовили побег. Тимофей должен был бежать, а Илья помогал. Поймали. И обоих сюда.

— А что с Ниной? — воскликнула она, вопреки Илье внимательно следя за рассказом.

Он пожал плечом.

— Не знаю, никто никаких подробностей не рассказывает.

— Такого не может быть, — испытала она разочарование. — Такого просто не может быть.

— Рассказываю то, что знаю, — недовольно пробурчал он. — Пропала. Поэтому Тимофей и не вернулся после амнистии, последовавшей за смертью Сталина, в Москву.

— А Илья? — затормошила она его.

Тот зевнул, недовольно посмотрел на часы и продолжил:

— Илья не бросил друга, — пробормотал он и почти всхрапнул. Но Лиза его вновь растормошила:

— Что же они тут делали?

Муж недовольно продолжил:

— Остались в Норильске в рабочих бараках, мы проезжали, за городом чернеют их полусгнившие скелеты. Кончили Норильский горнометаллургический техникум, потом индустриальный институт.

Теперь Лиза зацепилась за это:

— А что здесь есть и институт?

Пришлось Илье рассказывать и про это.

— Есть, готовят горняков, металлургов, механиков, энергетиков, строителей. Каждый седьмой специалист с высшим образованием, работающий на комбинате его выпускник… 19 кафедр.

— И что дальше? — обняла она его, прижавшись к горячей щеке.

Илья сел и попросил, принесли Лизу ему воды, мол, горло перехватило. Пока та гоняла в кухню и вернулась, муженёк сладко похрапывал. Решив, что это уж слишком и такой манёвр с ней не пройдёт, она принялась будить его. В результате раздосадованному Илье пришлось продолжить рассказ. Ругал он только себя за то, что высунул свой язык с рассказом той чужой истории.