Нора - [31]

Вернувшиеся с прогулки инженеры сидели в кафе-беседке и обсуждали мировые проблемы. С красной коровы перешли на другие глобальные явления, все, как одно, указывающие на близкое светопреставление.

— А вы читали Фрэнсиса Фукуяму? — спросил рыжий электронщик Ярон.

— Я читаю только двоичный код, — ответил микропрограммист Давид. (Хохот за столом).

— Я серьезно. Это такой историк, он говорит, что в нашем поколении история кончается.

Гила из отдела кадров хмыкнула:

— А дальше что будет, география? (Хохот за столом).

— Дальше не будет ничего интересного. Это Фукуяма так утверждает, — сказал Ярон.

— Этот ваш Фудзияма ничего не понимает, — возразил алгоритмист Менаше. Он был в черной ермолке-кипе, и из-под его футболки торчали кисточки-цицит. — Все, о чем он говорит, предсказано в священных книгах. Просто скоро придет Мессия, и мы видим признаки его приближения. — Хохот за столом. — Да нет, он правда придет, вы увидите!

— А как это отразится на бирже? — спросил толстый завлаб Гавриэль.

Руэл, вместе с Володей прислушивавшийся к разговору, вдруг подал голос.

— По этому поводу есть старая история. Один богатый еврей спросил Гершелэ из Острополя, как, по его мнению, приход Мессии отразится на его богатстве, ведь после конца света не будет денег. Гершелэ ответил: «Бог наших предков, который спас нас от фараона, от Амана, от Римской империи и от погромов, спасет тебя и от Мессии!».

За столом раздался не то, чтобы хохот, а скорее смех — не оглушительный, но несомненный. Люди смеялись и размышляли. Разговор прекратился, нo настроение было хорошее. Довольный Руэл прислонился к спинке деревянного стула и повернулся к Володе:

— Так о чем мы разговаривали?

Володя не помнил, о чем.

— Знаешь, Руэл, я не знаю, кто такой Фукуяма и что он пишет, но, по-моему, история действительно кончается.

— С чего вдруг?

— Посмотри, как стремительно все меняется вокруг. Вот, технологическое развитие, например: сто лет назад еще жили так же, как двести лет назад.

— Ну, не совсем…

— Нет, Руэл, я знаю, что был технический прогресс, нo согласись, что скорость увеличивается. Скоро технология будет устаревать еще до того, как ее начнут претворять в жизнь.

— Я думаю, Володья, что до этого еще далеко. Ты мне сейчас скажешь, что все закончится к 2000 году, как пишут в журналах.

— К 2000, может, и не закончится, нo продержится немногим дольше. Посмотри, Руэл, воевать тоже стало невозможно: на обеих сторонах репортеры с камерами, у солдат сотовые телефоны, Интернет повсюду…

— Может, научатся жить в мире?

— Для этого технологии недостаточно.

Володе, отчего-то, захотелось поделиться с Руэлом самым откровенным. Он так и не говорил с ним про фотографию из «Огонька» — нельзя же просто подойти и спросить: мужик, ты не Каин случайно, а то тебе твой сын, девяноста пяти лет от роду, привет передавал? Так и проходил с фотографией в кармане больше месяца.

— Руэл, знаешь, меня всегда волновала тема конца света. Понимаешь, я с детства считал себя особенным человеком, я бы сказал даже — нечеловеком. Тебе знакомо такое ощущение?

— Я могу себе представить, — ответил Руэл, — хотя у меня нет сомнений, что сам я — человек.

На иврите «человек» звучит «сын Адама». Володе показалось, что Руэл улыбнулся.

— А еще я знал, что меня зовут не Владимир, — он с трудом поставил правильное ударение в собственном имени, — а Сурт.

— Сурт? Кто тебе такое имя-то дал?

— Никто, я сам себе. Понимаешь, из воздуха. Сурт — и все. А потом я прочел книгу скандинавских мифов, и увидел, что там тоже есть Сурт.

— Кажется, я что-то помню, — нахмурился Руэл. — Есть у них такой великан… нo он не Сурт, а Суртур… или Суртр… у меня плохая память.

— В русском переводе был Сурт. И я прочитал пророчество о конце света, которое начинается словами: Сурт едет с юга. Когда я прочел этот текст, мне стало плохо. Я почувствовал вдруг, что, если я только поеду куда-нибудь с юга, произойдет страшное. Я некоторое время не мог говорить вслух слова «юг». Я устраивал скандалы родителям, когда они хотели со мной поехать из города на север или на юг.

Руэл перебил его:

— На север, понятно, потому что ты тогда с юга едешь. А на юг почему?

— Так потом же придется возвращаться с юга! Это еще страшнее! Я даже в Израиль боялся ехать, у меня этот страх еще в семнадцать-восемнадцать лет оставался.

— И как же ты все-таки поехал в Израиль?

— Я решил, что я никогда не вернусь в Россию.

Со стоянки раздался скрип тормозов. Грязно-белый автофургон лихо затормозил около автобусов «Палтека», дверь открылась, и из него выпрыгнул мужчина в странном наряде, похожем на шкуру дикого животного. Он решительным шагом направился к кафе-беседке. Офицер запаса Куши Риммон лениво взглянул на него: ни в кого не врезался, значит, все в порядке; а в Эйлате и на Сто первом километре еще и не так одеваются.

— Постой, Володья, — сообразил Руэл. — А как ты согласился ехать в Эйлат? Мы же были на юге, и теперь оттуда возвращаемся!

Володя усмехнулся.

— Ну, здесь, в Израиле, это не считается. Всего пятьсот километров, сто один мы уже проехали…

Мужчина в странном наряде остановился oколо них.

— Владимир Аркадьевич Киршфельд? — спросил он по-русски.