«Номер один» - [8]

— Больше ничего? — беззаботно спросил он.

— Ну, — ответила Морин, — я получила электронное письмо из агентства, работающего с маркетинговой системой «Теско». Они хотят предложить вам поучаствовать в их рекламной кампании.

Родни засиял так, словно проглотил лампочку.

— «Теско»? Супермаркет?

— Да, но…

— Самая крупная сеть супермаркетов в Британии? Тридцать процентов розничных продаж в стране? Которая сейчас обдумывает нахальную атаку на главенство «Уол-Март» в США?

— Да, но…

— Господи боже мой, милая моя, почему ты раньше не сказала? Я с удовольствием поработаю с ними. Я именно тот, кто им нужен, меня любят, мне доверяют, я обыкновенный, и меня мгновенно узнают. Мы с «Теско» будем потрясающей командой…

— Родни, им нужен не только ты.

Лампочка внутри Родни тут же погасла. Конечно, ему стоило бы догадаться. Будь это действительно хорошие новости, Морин позвонила бы ему сразу же; вместо этого она прикрыла это сообщение новостью насчет его вечернего костюма и звонком от Ионы. А почему? Потому что Морин прекрасно понимала, что предложение, в котором нужен не только он, — это хуже, чем отсутствие предложений вовсе.

— Им нужны мы втроем? — сказал он, не в состоянии скрыть свое разочарование.

— Ну да, это их главное условие…

— Они хотят, чтобы я поговорил с Берилл и Кельвином?

— Они написали и им тоже, но…

— Не получили ответа и поэтому решили попробовать через меня?

— Вроде того… Думаю, если читать между строк, так оно и есть.

Почему? Родни просто не мог этого понять. Он — один из трех судей. У него столько же времени в эфире, как и у остальных двух, он участвует во всех рекламных клипах и пресс-релизах. Однако Берилл рекламирует все, от чистящих средств для туалетов до высокой моды, Кельвин слишком занят, но, возможно смог бы стать папой римским, приди ему это в голову, в то время как он, Родни Рут, создатель хитов поп-культуры, Свенгали с Денмарк-стрит, не получает никаких предложений.

— Не удостаивай их ответом, — сказал Родни с максимальным достоинством. — Я буду в офисе.

ЕКВ

Наследник престола сидел в одиночестве за завтраком и размышлял над утренними газетами. Чтение угнетало. Он переживал один из очередных привычных для него периодов безумства СМИ. Раньше он думал, что когда-нибудь привыкнет к пренебрежительной жестокости, с которой в него швыряли самые невероятные обвинения, но наконец понял, что не привыкнет никогда.

Сегодняшний день должен был стать для него особенным и важным, потому что молодежная благотворительная организация, которой он посвящал значительную часть своей жизни, удостоилась награды ООН. Однако об этом волнующем событии не было сказано ничего, потому что в повестке дня самым главным событием оставался скандал с «драгоценными камнями короны». Рассерженный бывший подчиненный (уволенный за воровство чайных ложек) обвинял принца в том, что тот требовал от своего персонала помощи, когда его организм совершал естественные отправления. Более агрессивная желтая пресса, источая яд, рисовала злобные картины: лакеи в ливреях стоят по стойке «смирно», в то время как нервные горничные бегают туда-сюда с шелковыми салфетками, на которых вышита монограмма принца.

— В следующий раз напишут, что я продаю билеты, — жаловался принц своей многострадальной аспидистре, — как Людовик Четырнадцатый.

Все знали, что принц разговаривает со своими растениями. Многие считали это доказательством граничащего с безумием чудачества, но на самом деле такое поведение было вызвано уверенностью в том, что аспидистра не продаст его первому же журналисту.

— Не обращай внимания, милый, — пробормотал он, играя роль растения.

— Не могу. Не могу, черт возьми, — ответил он самому себе.

Возможно, он смог бы посмеяться над туалетным безумием, но более мрачные обвинения, которые ему приходилось сносить, были выше его сил. Вдруг поползли слухи, что он замышляет убить свою мать, будучи не в состоянии больше ждать восшествия на трон.

— Если бы только люди знали, какой я на самом деле, — жаловался его королевское высочество, намазывая джем на очередной кусочек овсяного хлеба, отрезанного от лично выпеченной им буханки, муку для которой он сделал из овса, выращенного в горшках на подоконнике своего шотландского поместья. — Если бы только они знали меня настоящего.

В эту минуту зазвонил телефон.

Присцилла Бленхейм

После консультации с лучшим специалистом по задницам в Западном Голливуде Берилл Бленхейм поспешила к гипермаркету «Вирджин» на Родео-драйв, где ее падчерица уже начала подписывать свои альбомы.

День обещал стать таким восхитительным для Присциллы Бленхейм! В конце концов, скольким семнадцатилетним девушкам удается выпустить собственный альбом? Сколько подростков имеют возможность стоять на личном подиуме в лучшем музыкальном магазине и наблюдать, как сотни других детей выкрикивают их имя и кидают им диски для подписи? Именно в таком положении находилась Присцилла. Конечно, было бы гораздо прикольнее, если бы из множества подписанных ею дисков было больше ее собственных дисков, а не дисков ее мачехи, выпущенных в те дни, когда та была мужчиной. И если бы стоящая в очереди молодежь покупала, чтобы получить ее подпись, диски, любые диски, а не протягивала смятые квитки из библиотеки, студенческие пропуска, коробки из «Бургер-Кинга» и кассовые чеки. Большинство стоящих были вовсе не фанатами, а обыкновенными любопытными покупателями, которые подошли к столику Присциллы просто потому, что в магазине находилась знаменитость.